Никогда не играй в пятнашки

Алгранов Игорь

— Лена!.. — сипло позвал он.

И почти сразу, в другом конце здания он услышал разрывающий связки крик жены. Никитин вскочил на непослушные деревянные ноги и, трясясь, не имея больше сил на эмоции, пошатываясь, побежал на крик последнего близкого ему существа на этой планете. Он уже осознал, понял, ощутил, что не успеет, что он всё потерял, и что это было бесконечно глупо — не внять предупреждениям властей или того, что от них оставалось в городе, решить, что ты умнее других и можешь теперь сам решать, что разумно, а что нет. Что это война, может быть, самая страшная в истории человечества. И вот она коснулась его своим жгучим склизким пальцем, в одночасье убила его семью…

Лена лежала в мерзкой

розоватой луже между двух огромных кроватей, красиво убранных дорогим бельем. Она так любила приятные на ощупь роскошные ткани из натуральных волокон. Но семейный бюджет не позволял им таких вещей. А ей так хотелось пожить с комфортом, не давясь в бесконечных узких и душных местах, сопровождавших всю их формованную жизнь в городских многоуровневых лабиринтах.

Никитин опустился на колени перед неподвижной женой. Кажется, она даже не дышала, только тело совершало рефлекторные движения. Он уже понял, что странный кисель опасен, парализует и убивает, как убил он его малюток. Его самого мутило. Страдая от бессилия, Шура снова заплакал.

— Леночка… Лена, — только и смог он выдавить из себя, глядя на бьющуюся в мелких конвульсиях жену. Спустя минуту она затихла, и Шура взвыл по-собачьи, осознав, что она умерла. Он обхватил голову липкими руками, пачкая волосы и лицо, и сидел так, раскачиваясь из стороны в сторону. В голове было звеняще пусто, и ему хотелось только одного — скорее умереть.

Он не знал, сколько просидел так, вокруг было тихо, и почему-то ни одна прозрачная тварь больше не появилась, хотя Никитин был уверен, что их в здании было несколько, а может быть даже и много. Внезапно его, казалось, мёртвая жена шевельнулась. От неожиданности Шура вскрикнул и посмотрел на неё. Лена была жива! Вне себя от радости, Никитин подался вперёд. Тело её вдруг резко выгнулось, словно она хотела сделать «мостик», потом обмякло. Лена застонала и села, обводя мебельный зал невидящими глазами с красными от лопнувших сосудов белками. Кожа лица её приобрела какой-то землисто-серый цвет.

— Лена… Как ты?… — только и смог выдавить Никитин.

Жена не отвечала. Неуклюже попытавшись встать, она вдруг завалилась на правый бок и недовольно замычала. Никитин тяжело вздохнул и тут ощутил необычный и крайне неприятный запах, который (Шура в ужасе повел носом) шёл от его жены!

— Леночка, милая, пойдём, здесь есть душ. Тебе надо смыть эту дрянь, — неуверенно пробормотал он.

Жена, наконец, поднялась на ноги и стояла на месте, покачиваясь в разные стороны. Не зная что делать, Никитин подтянул к себе ружьё, встал рядом и стал ждать, озираясь по сторонам. Женщина, наконец, приняла решение о дальнейших действиях и, зачем-то вытянув руки перед собой, странными широкими шагами на негнущихся ногах направилась к выходу. Начав движение, она вдруг стала что-то бормотать непонятное.

— Что ты говоришь, милая? — идя за ней следом, спросил Никитин, всё больше холодея от происходящего. Он слышал, что с людьми происходило что-то странное и страшное после контакта с пришельцами, но не желал верить, что это могло случиться с его дорогой, единственной Леночкой!

— Ленусь, подожди, давай поговорим, — проговорил он, — остановись, девочка моя.

Она явно не слышала его. Или не понимала? Шура протянул руку и коснулся плеча жены, но тут же резко отдернул её. Ладонь снова пронзила знакомая парализующая боль. Лена вздрогнула всем телом, но не остановилась и продолжала идти дальше куда-то в темноту и неизвестность. Какая у неё была цель? Ничего не понимающему Никитину ничего не оставалось как следовать за ней и надеяться на что-то. Ведь это его жена, любимая Ленуся, живая, ведь так? Шура всматривался в очертания такой знакомой фигуры и всё ждал, что вот сейчас, она, наконец, опустит руки и скажет: «Что это со мной? Где я?», потом

увидит его, обрадуется, взволнованно спросит, где дети, а они, их чудесные ребятишки, подбегут, как ни в чём ни бывало, он возьмёт их всех за руки и поведет скорее прочь из этого страшного места, они найдут машину и поедут, куда глаза глядят, только как можно быстрее и как можно дальше…

Лена остановилась и прислушалась к чему-то. Спустя мгновение и он услышал со всех сторон странный свист и шипение. Они с женой стояли посреди широкого холла этажа. Свет аварийного освещения от далёкого потолка не доставал до краев зала и там держался плотный сумрак. И Никитин снова увидел глаза. Их было много, везде, вокруг, из темноты смотрели одни глаза — угольки чужого костра жизни — не мигая и не отрываясь. Лена снова направилась куда-то в сторону выхода из здания, не обращая теперь никакого внимания на злые красные точки. Никитин шагнул было за ней, но угольки вдруг предостерегающе зашипели и дружно приблизились. Никитин остановился и крепко сжал оружие. Внутри у него всё опустилось. Его жена, его Леночек, потерянная им, хотя и как-будто живая, не оборачиваясь, удалялась от него навсегда.

— Лена… — последний раз позвал он. Её голова жутко дёрнулась, но женщина не остановилась. Наконец, она скрылась в чёрном проёме с мерцающим сверху зелёным значком «выход».

Никитин развернулся и поднял ружьё.

— Ну! Давайте, гады! Чтоб вам всем сдохнуть! Не хочу!!!

И начал расстреливать прыгающие горящие угли.

Когда наступило утро, солнечные лучи неожиданно прорвались сквозь покрытую пылью стеклянную фасадную стену оллмарка, уходящую в бесконечную высь, и осветили широкий просторный зал отдела роскошной мебели для зажиточных горожан. Посреди зала на спине лежал человек с раскинутыми в стороны руками и ногами. Невдалеке валялось ружьё, а вокруг человека весь пол был заляпан странными розовыми пятнами, источавшими зловоние. На шее и многочисленных местах, где была разорвана его одежда, зияли ужасные раны и его кровь под ним смешалась с розовым бульоном в странного вида бурый коктейль.

Лучи солнца ненадолго осветили всю эту картину и погасли, поглощённые тучей, с ленивой поспешностью затянувшей прореху в толстом брюхе.

* * *

— Постойте, — тихо сказала я.

Волк остановился как вкопанный и посмотрел на меня сверху вниз.

— У вас есть план? Тактика? — я вперила взгляд в переносицу Ирбиса, на ходу обернувшегося ко мне. — Что ты собираешься делать, не зная сколько их, какого они уровня подготовки?

Тот на секунду притормозил доблестное восхождение.

— Ну, если не оставили прикрытия внизу… И беспечно ржут, издеваясь над пленными… Что ещё? Обычные мародёры со случайным опытом и оружием. Опасны, это безусловно. Но больше всего противно и обидно, что такие всё ещё ходят по земле…

— Оставим пока философию, — я поняла, что надо брать бразды. Хотя, пожалуй, насчёт этих, наверху, он и прав. — Ты позволишь пару идей?

— Давай.

Великан всё это время слушал нас одним ухом, осматриваясь, и держал свой излучатель наготове. Молодец. И вообще, тогда, у КПП воинской части, он показал себя отлично, не смотря на ранение, уж мне-то сверху хорошо было видно. Но вернёмся к нашим баранам.

— Для начала — их не больше восьми.

— Почему? Ах да.

— Далее. У них автоматы, это плохо, но учитывая твою догадку, не смертельно, извините за каламбур. Уж я постараюсь, чтобы вышло именно так.

— Ладно, что ещё? Время!

— Да уж. Торчим тут как снегири на сугробе, — пробасил Волк. Посмотрите-ка, наш душка-великан сердится. Как мило!

— Для связи используют простые гражданские задачники, за неимением лучшего. Я уже добавила их частоту в прослушку. Пока шла сюда, узнала кое-что интересное.