Никогда не играй в пятнашки
Шрифт:
— Ничего не поняла, но обязательно передам.
Волк засмеялся, но тут же сделал серьёзное лицо.
— Как твоя рана? Напугала ты нас.
— Я себя прекрасно чувствую, с такими классными врачами! Едем за вами, если это вы.
Смотрящий снова рассмеялся.
— Ну, вроде мы, больше некому. Но всё же не отставайте.
— Да вы ползёте как асфальтоукладчик прошлого века.
— Ладно, ладно, тигрица, много ты видела асфальтоукладчиков.
— Видела. В музее.
— Ладно, отбой.
— Over.
Волк весь прямо светился.
— А я ей не слишком бы доверяла, — сказала вдруг Надя, высунув нос из одеяла. Снова услышала мои мысли, — подумал Ир и улыбнулся.
— Кому это? — удивлённо спросил Волк, и даже повернулся к ней. Машина снова угрожающе качнулась.
— Не раскачивай лодку, — сострил Ирбис.
Надя помолчала, но всё же, после паузы, ответила:
— Есть в ней что-то опасное, я чувствую. И тогда, на этой несчастной базе, хотя там и хватало угроз… Я ощущала, что кто-то ещё кроме серых и пятнашек там есть. И отнюдь не дружелюбный.
Волк отвернулся и промолчал.
— Как же ты тогда объяснишь, что она помогла нам? — спросил Ир, хмурясь. Переживания жены передались ему, он знал, что Надя редко ошибается в ощущениях. В том числе и относительно людей.
— Не знаю, — пожала плечами девушка, — но чувствую сомнения.
— И какие же у тебя сомнения в отношении неё? — спросил Волк заинтересованно и снова развернулся к ней.
— Сомнения не у меня, а у неё. Она прямо светится ими.
Маленький и толстый Порхомяк, стоявший рядом с огромным Ковтуном и длинным худым зятем фермера напротив клетки в амбаре, был похож на Шалтая-Болтая. Сходства добавляла небольшая лысоватая голова с удивительно круглым черепом, низко посаженная на короткой шее. «Шалтай-Болтай» задумчиво смотрел на пленников и жевал нижнюю губу. Те сидели вразнобой на куче сена и молчали, изредка бросая злобные взгляды на фермеров. Главарь их лежал в стороне, в углу клетки, завернувшись в свой плащ и как-будто спал.
— Так что делать-то будем? — спросил Стефан и поправил на плече лямку карабина. — Слышь, Дмитро?
— Слышу, не глухой, — Порхомяк посмотрел на огромный амбарный замок, висящий на петлях двери клетки, осторожно потрогал лысину ладошкой, потом почему-то понюхал пальцы. — Пойдём на воздух. Запах здесь какой-то…
— Да это вон — от них, — мотнул головой в сторону «изолятора» Стефан, идя вместе с мужчинами к выходу, — я им ведро поставил, чтоб не обгадили там всё. Наркота с мочой выходит. Вот ведь засранцы какие!
— А этот, главный их, лежит бездвижно у стеночки, притих что-то.
— Да я вчера, не удержался, врезал ему по зубам. Так обидно стало за дочку-то.
Выйдя на улицу, все трое прищурились от яркого утреннего солнца, залившего светом двор и окрестности. Подмёрзшие за ночь лужицы
— Погода чудная! — вздохнул зять и огляделся. — Живи да радуйся. Так нет! То пришельцы какие-то зловещие, то подонки — и не кто-нибудь, а свои, братья-земляне.
— Да не свои они, — мрачно сказал Ковтун. — Отбросы. Паразиты. Ну что, ждать кого из города будем или как?
— Да какое там, — махнул ручкой Порхомяк, — если их отпустить, завтра они вернутся и всех нас перережут как свиней. А из нас бойцы сам знаешь какие. Держать в клетке — себе дороже. Кормить чем их будешь, оглоедов? Такую ораву… И помощи нынче ждать неоткуда. Нет у нас больше власти, нет милиции, нет тюрьмы, одни руины да княжества остались. Ещё когда столица пропала в одночасье, я сразу понял — плохо дело. Если уж даже те, — он ткнул пальцем в небо, — не смогли спастись… Я радио вчера весь вечер крутил, передавали, что фронт стремительно движется на северо-восток, вояки браво отступают, везде в ближайших городах грядёт эвакуация, Ликамск весь в панике. Кому там сейчас до нас дело есть? Придётся самим всю грязную работу делать…
Он замолчал, отвернулся и стал глядеть в прозрачное небо над лесом за дорогой, тянувшейся вдоль забора.
— А как? — Ковтун посмотрел на него и ещё больше нахмурился. — Как ты себе представляешь эту… процедуру? Столько лет уже смертной казни нет. Официально.
— Как, как, — пробурчал зять, — к стенке и…
Стефан резко дёрнул головой, хлестнул его взглядом, и тот осёкся. Помолчав с минуту, фермер произнёс:
— Тогда вот что — жребий тянуть будем.
— Зачем это? — удивлённо спросил Порхомяк. — Ты что же — и мне предлагаешь? Да я в жизни кошки не обидел, не то что…
— А я? — Ковтун схватился за широкий ремень на поясе обеими руками. — Свинью разве что забивал. Так то ж на мясо. И то — свинья.
— А охота? — спросил зять. — Ты ж на охоту всё-равно ходишь, не смотря на запрет, и давно уже. Значит, самый опытный в этом плане.
Стефан промолчал, не найдя что возразить.
— Вот. Всё как по радио один говорил, — протянул Порхомяк. — Катимся мы, значит, к первобытно-общинным отношениям со всеми вытекающими. Пора привыкать уже. — Он снова потрогал лысину.
— Привыкнешь тут. Ну, а ты? — Ковтун посмотрел на зятя. Тот сразу съежился и отвел глаза.
— Я? Н-не знаю. Как-то… невмоготу. Вчера ещё думал, что могу, особенно, после этого… с Таней… А за ночь весь пар вышел и… — он запнулся и замолчал.
— Тогда я смогу.
Все трое разом обернулись на голос.
Из-за распахнутой воротины амбара вышла дочь Стефана и встала напротив троицы, строгая и решительная. Солнце осветило сзади её прямую стройную фигуру в белом полушубке и длинной чёрной юбке до пят, красиво и даже величественно очертило контур стройной женщины и заиграло лучами в длинных распущенных каштановых волосах.