Никогда не влюбляйся в повесу
Шрифт:
Слово «трус» похоронным звоном отдалось в его голове.
— О… кажется, я начинаю понимать, — тусклым, бесцветным голосом проговорил он. — Теперь я догадываюсь, к чему ты клонишь…
Камилла, скрестив руки на груди, повернулась к нему спиной.
— К чему бы я ни клонила, по-твоему, — негромко бросила она, — это уже не важно. Ты мне обещал. Ты дал мне слово. Вряд ли ты сможешь сдержать его, если умрешь! — Из глаз Камиллы брызнули слезы. — Кровь Христова, Киран! — прошептала она. — Неужели ты думаешь, что я вот так просто позволю тебе умереть?!
— Похоже, особого выбора
— Нет! — резко оборвала она. — Нет! Я не верю. Господь дал нам мозги именно для того, чтобы мы могли решать, что нам делать!
Она порылась в карманах — наверное, разыскивает носовой платок, решил Ротуэлл. Будь все трижды проклято!
— В верхнем ящике шифоньера, — подсказал он. — Возьми сама, хорошо?
— Merci. — Отвернувшись, Камилла зашмыгала носом. Ротуэлл стиснул кулаки, чувствуя, как раздражение, не находя выхода, переходит в глухую ярость. Его душил гнев — на судьбу… на себя самого.
— Прости, Камилла, — смиренно сказал он. — Может, мы могли бы хоть на время забыть об этом? Хотя бы до завтра? А потом можешь проклинать меня сколько твоей душе угодно — если, конечно, я доживу до утра. Иди ко мне, дорогая.
Решительно высморкавшись, Камилла снова подсела к нему. Муж протянул к ней руки и она прижалась к его груди, уткнувшись носом ему в плечо.
— О Киран! — Ее маленькие, нежные руки обхватили его за шею.
Ротуэлл, закрыв глаза, зарылся лицом в ее волосы и глубоко вдохнул — от Камиллы пахло розами… и еще какими-то неизвестными ему пряностями. Пахло ею.
Он любил этот запах. И он любил ее. Пришло наконец время признаться в этом.
И не важно, достоин он ее или нет, он вернется к этому потом. А сейчас ему было достаточно знать, что он любит ее… любит глубоко и нежно. Это было странное чувство, горькое и одновременно сладостное, отравленное сожалением о том, чего уже нельзя изменить. Это была любовь, о которой он никогда не мечтал и от которой ему уже никогда не избавиться, — любовь, которая всегда будет с ним, даже если он уедет на край света. И которую он унесет с собой в могилу.
Но если судьба подарила ему эту любовь, что дурного, если он исполнит ее желание и сделает ее счастливой? Какой смысл теперь стараться держать ее на расстоянии? Сейчас он уже больше не может ни защитить ее, ни скрывать от нее правду.
— Ладно, будь по-твоему, — пробормотал он, уткнувшись лицом в ее волосы. — Можешь завтра прямо с утра послать за доктором, если тебе так будет спокойнее.
— Завтра? — Голос ее оборвался.
Он ласково погладил ее по голове.
— Камилла, неужели одна ночь имеет какое-то значение? — тихо спросил он. — Уверяю тебя, мне значительно лучше. Честное слово. Просто… побудь со мной, хорошо? Здесь, в моей постели. Прошу тебя.
Она подняла к нему мокрое от слез лицо, и он увидел, что она улыбается.
— Trиs bien, — прошептала она, проглотив слезы. — Но я не знаю, за каким доктором послать? Может, Трэммел сможет кого-то посоветовать?
Ротуэлл уставился в камин — огонь в нем почти догорел и только несколько углей слабо мерцали в темноте.
— Есть
Камилла резко отодвинулась. Ротуэлл зажмурился — взгляд Камиллы не предвещал ничего хорошего.
— Ты его знаешь, — голосом обвинителя бросила она. — Ты ведь уже бывал у него раньше, так?
Ротуэлл неохотно кивнул.
— За пару дней до того, как мы встретились.
В глазах Камиллы вспыхнуло понимание.
— Понимаю, — протянула она. — И… что он сказал?
Ротуэлл криво усмехнулся.
— Что я слишком много пью и слишком много курю, — пробормотал он. — Что много лет не щадил себя… Что слишком долго тянул. Что скорее всего у меня рак желудка или рак печени, и метастазы уже проникли в желудок. И что — учитывая, сколько крови я потерял, — дело зашло… слишком далеко.
Он смотрел, как исказилось ее лицо, как дрожат у нее губы, когда она старается справиться с собой.
— Oui? — пробормотала она. — И какое лечение он тебе назначил?
Ротуэлл обхватил ее лицо ладонями, заглянул в глаза.
— Камилла, — тихо пробормотал он, — мы ведь оба с тобой знаем, что никакое лечение тут уже не поможет. Все, что может доктор, — это немного приглушить боль, когда она станет нестерпимой.
Она яростно замотала головой.
— Нет! — прошептала она. — Этого не может быть! Должно же быть что-то. Или… А вдруг это просто пройдет, если ты станешь беречься? Доктора ведь часто ошибаются, верно? — Она умоляюще посмотрела на него, словно цепляясь за соломинку.
Ротуэлл зажмурился. Внезапно ему отчаянно, до боли захотелось в это поверить. Господи, подумал он про себя, ну почему я не спохватился еще тогда, когда закрыл за собой дверь приемной доктора Реддинга?! Почему не послушался? Но тогда это его не волновало. Это была судьба, которую он ожидал. Кара, которую он заслужил.
Но может быть, сейчас настало время подумать о других? Или уже слишком поздно? Он вдруг вспомнил слова Камиллы… Нет, стиснув зубы, подумал Ротуэлл, он никогда не был трусом — и, черт возьми, он попробует! Скакать под проливным дождем, когда все его внутренности разрывались от боли, было легко. Куда труднее было отвечать на вопросы Камиллы. Она ведь не просто просила его начать лечиться — она просила его вновь поверить! Поверить в будущее. Поверить в них. Поверить в себя.
Ротуэлл, повернув голову, прижался губами к виску жены.
— Пошли утром за доктором, Камилла, — прошептал он. — Раз уж ты этого хочешь, пошли за ним. И если Реддинг скажет, что можно еще что-то сделать… что ж, клянусь, я это сделаю!
Глава 14
На сцене появляется доктор Хислоп
Уже на рассвете Камилла послала Трэммела заложить фаэтон барона и велела дворецкому лично отправиться на Харли-стрит и привезти доктора Реддинга. Киран в это время метался из угла в угол, меряя шагами спальню, — под утро его вновь стали мучить сильные боли. Однако когда часом позже Трэммел появился на пороге спальни, он был один.