Никогда_не...

Танич Таня

— О, а шо це Артуртко не перший? Вин раньше такого никогда не допускав, — неспешно комментирует Гордей Архипович, что выводит меня из себя ещё больше.

— Да что вы такое… несёте! — замечая, что по-прежнему сжимаю его руки, от волнения ухватившись за них как за что-то первое, найденное на столе, резко отстраняюсь. Я зла сейчас, очень зла. Все впечатления, накопленные за вечер переполняют меня — и про женскую честь, и непонятные обвинения в ведьмовстве, и вечное желание местных влезть не в свое дело, и особенно отношение Гордея Архиповича к внуку как к породистому коню, который должен брать самые сложные препятствия и всегда новым приходить на скачках, чтобы

не посрамить честь хозяина.

— Вы хоть сами понимаете, что это опасно? Или вам из пустого тщеславия нравится смотреть? Чтобы нервы пощекотать? А то, что там люди жизнью рискуют, вас не волнует! Причём, это глупый, идиотский риск, лишь бы народ потешить! Хлеба и зрелищ, да?

— Ты верещать перестань, Полино! И сядь на место. Сядь, первый и последний раз кажу. И заспокойся. Нихто никого не буде палить. Якось люди тут справлялись без тебе. Й щас справимся.

Чем больше возмущения звучит в моем голосе, тем тон хозяина, напротив, становится тише и задушевнее. Вот только именно сейчас в нем начинает звучать явная угроза.

Но хоть я отчётливо слышу ее — мне больше не страшно. Потому что весь мой страх — он на поляне, Артуром. Пока шли приготовления новой «забавки», он успел прыгнуть через костёр еще с парой молоденьких девчонок, но как только Матвей открыл соревнования по прыжкам через горящую перекладину, тут же присоединился к другу.

Сев на лавку, как того и требовал Гордей Архипович, я сжимаю пальцы в замок, чтобы не схватить еще что-то или не сломать от волнения. Краем глаза я вижу, как хозяин растирает свои ладони, поглядывая на меня искоса и, кажется, издевательски:

— Чуть руку не скрутила, дурна… Це ж за кого ты так переживаешь? За Василя? Так он под Олянчиным присмотром, ничого ему не станется.

Оставляю без внимания эту шпильку, тем более, что Артур, разбежавшись, с первого раза легко перепрыгивает через перекладину — и эта легкомысленная беспечность, эта весёлая пляска на краю безопасности начинает сводить меня с ума. Зачем, ну зачем они так глупо развлекаются? Ведь есть тысяча и один способ испытать молодецкую удаль по-другому!

— Черт… Ну, почему… Зачем он это делает? Что… эй, вы что творите! — я снова вскакиваю со своей многострадальной скамейки, замечая, как горящую перекладину поднимают на уровень выше, но выразительное покашливание Гордея Архиповича, сбавляет мой пыл и снова усаживает обратно.

Не лезь со своим уставом в чужой монастырь, повторю себе я. Это ты, Полина, живешь в мире пристегнутых ремней в авто, сигнализации и камер наблюдения в подъездах. А здесь так привыкли, это их стихия, они знают, что делают — и то, что тебе кажется опасностью, для них норма, в порядке вещей.

Все будет хорошо. Ты преувеличиваешь. Просто развлекается народ. Просто развлека…

— Ой мамочки… — не выдерживаю и на секунду закрываю глаза руками, чтобы не видеть, как сначала Матвей, а за ним и Артур снова прыгают через перекладину, изгибаясь над ней как прыгуны-легкоатлеты с шестом — вот только шеста у них нет, отталкиваются они от земли ногами и пролетают едва ли не над самым огнём, который на долю секунды дотрагивается к ним, лизнув спину и плечи, и я не нахожу в себе сил больше смотреть на это.

Я не волнуюсь из-за Матвея. Он взрослый мальчик, как и остальные, прыгающие следом — кто цепляющий, а кто чуть не сбивающий горящую планку. Парни довольно потирают руки, фыркают, похлопывают друг друга по спине, стараясь унять слабую боль там, где их коснулось пламя. А вот Артур, которого здесь все считают самым ловким и самым крепким… Он не должен. Не должен этого

делать. Я не могу понять, с чем связан этот необъяснимый, суеверный страх, проснувшийся во мне, но и унять его, проконтролировать тоже не получается. Пытаюсь списать панику на то, что самые трагичные, самые нелепые несчастья почему-то происходят на соревнованиях именно с лидерами. Даже на гонках сильнее всего разбиваются общие фавориты, чемпионы и победители. И сейчас… им надо остановиться, пока не поздно.

Планка поднимается еще на один уровень. Прикидываю, что теперь ее высота — где-то мне по шею, но все прыгающие — гораздо выше, так что им должно быть легче… хоть немного.

Сейчас под огнём проще проползти, чем перепрыгнуть его, но, кажется, это понимаю только я. Начинаются первые общие неудачи — кто-то останавливается в разбеге и поднимает руки — я пас! — понимая, что не возьмёт препятствие, пару раз планку сбивают, и только это вызывает недовольство Гордей Архиповича.

— А ну хватит! Баста! Не можете стрыбать — прекращайте! Ще траву мне попалите, пожар устроите на мою голову… — переходит на недовольное бурчание он после того, как ловкий Матвей всё-таки берет новую высоту и это служит знаком, что соревнования продолжаются. — Все, не дёргайся, — успокаивающе обращается ко мне хозяин. — Выше вже не поднимуть. Я не разрешу.

— Вот спасибо, наконец-то… — недовольно огрызаюсь я, только спустя секунду замечая, как грублю ему, и удивляюсь отсутствию реакции на это. Но сейчас мне некогда думать и ломать голову над очередной переменой его настроения и, затаив глаза я вижу, как следом за другом готовится прыгнуть Артур. Перед ним пробовал еще один их приятель, но остановленный окриком Гордея Архиповича, сам отошёл, очевидно, понимая, что собьёт планку.

Первый раз Артур останавливается в полуметре от полыхающей древесины — поднимая руки, показывает новую попытку, и она следует тут же. Не знаю, нарушает ли он правила — хотя, какие, вообще, правила могут быть в этих идиотских соревнованиях? Но, отойдя гораздо дальше того места, с которого начинал Матвей, он берет очень сильный разбег и прыгает с курвырком, падая на землю и кубарем прокатываясь по ней под новые радостные крики и свист.

— Так, все! Выше вже не ставить! — резко командует с места Гордей Архипович, глядя на ретивых молодцев, с готовностью бросающихся к планке, чтобы поднять ещё. — Все, победителей сьогодни двое, нияких бильш соревнований! Бо й правда, морды себе попалите, а я виноватый буду. Все, хорош! Песни-танцы ще ладно, до часу ночи можно, а оце свое безобразие — убирайте вже, одна морока с ним!

Я снова растерянно моргаю, не понимая, то ли он сжалился и пощадил мою изнеженную городскую психику, то ли действительно остался доволен — пусть Мотя тоже прыгнул, но Артур сделал это гораздо зрелищнее, а значит, «не посрамил честь». Или больше всего, как истинный хозяин, переживает за траву и сено, которые непременно сгорят, если молодежь по неосторожности устроит пожар.

Мои догадки оправдываются тут же, едва Артур, отряхнув землю с одежды и стряхивая пыль с ладоней, опять направляется к нам. Теперь я вижу, что щека у него чем-то испачкана — не то сажей… хотя, откуда ей здесь взяться… скорее всего просто пылью с земли, а вот на выбившихся краях рубашки видны дырочки-пропалины, наверное, от искр.

— Ай, молодец, сынку! Йди сюда, выпей вже воды или узвару. Хватит тебе наливки, хватит, кажу! Куда руки тянешь?

— Так за удачу же!

— От водички й выпей. Тут ще неизвестно кому за твою удачу дякувать надо. Все, я сказав хватит, значит, хватит.