Никогда
Шрифт:
Изобель почувствовала, как ее рука поднялась.
Притяжение этих глаз было подобно магнитной силе, против которой невозможно было бороться или сопротивляться. Она была так прекрасна. Изобель остановилась, ее пальцы застыли в воздухе над белыми.
Видимо так же она соблазнила Ворена.
Мысль пришла к ней внезапно, пробиваясь на поверхность через глубокое и облачное море смятения, сомнения и тоски. Насколько легко это, должно быть, было для нее, подумала Изобель. Она дала обещания ему точно так же, как сейчас. Только она обещала ему больше. Гораздо
Как змея, этот демон извивался и заполнил те пустые пещеры его сердца. Как гарпия, она охотилась на его абсолютное одиночество — на его потребность в...
— Линор.
«Ты никогда не смогла бы быть Линор», — когда-то сказал ей Ворен.
В своем воображении Изобель представила себе будущее. Будущее без себя. Но также и без существа перед нею. Она представила Ворена в безопасности дома. Сидя за своим столом, он заполнял страницы нового блокнота при свечах. Его сочинения, выведенные фиолетовыми чернилами, покрывали свежие белые пачки бумаги, ее имя, написанное не раз в пределах тех линий изящного почерка. В компании мягких, пушистых рисунков те строки были бы его последним прощанием с ней.
Будет ли он писать о ней? Ей нравилось думать, что будет. О том, как, навеки веков, слоги, из которых состоит ее имя, будут продолжать дрейфовать к нему на крыльях его мечты — мечты, теперь свободной от вампиров и демонов, которые когда-то преследовали его разум. Наконец, в этом небольшом промежутке она была бы его Линор.
Она моргнула, наконец. Ее пальцы задрожали, и она опустила руку.
У этой ведьмы не было ничего, чтобы предложить ей. У нее не было заклинания, чтобы навредить, не сейчас, когда Изобель знала, что Ворен был в безопасности в ее мире. Когда связь будет запечатана, так будет вечно.
Изобель пристально посмотрела на Лилит.
— Тебе никто не говорил, что трое — это уже толпа?
Эти черные глаза расширились в шоке.
— Слишком поздно для тебя, — прошептала Изобель, — чтобы сделать что-либо.
Она крепко обняла обеими руками блокнот Ворена. Это по-прежнему был ее сон, даже если это означало, что она уйдет с ним, когда он закончится.
Она сильно зажмурилась.
— Что ты делаешь? — раздался звук, похожий на уханье совы.
Изобель сосредоточилась на тепле в ее груди. Управляемое ее разумом, оно прошлось по ее рукам, а затем вспыхнуло ярким пламенем над блокнотом.
Кто-то кричал. Был ли это ее крик? Она открыла глаза. Белый жар охватило ее, поглотил ее. Она была благодарна, что не чувствовала боли. Подарок, возможно, от ее подсознания к сознанию? Как галлюцинация, белое приведение с черными глазами уменьшалось. Искусственное освещение через окна становилось более ярким — или это отражался огонь в ее руках?
Она посмотрела вниз, и увидела, как огонь проходит по всей длине ее рук. Он танцевал по блокноту, и она наблюдала, как края бумаги скручивались и окрашивались в оранжевый, потом в коричневый, а затем в черный, вбирая все оттенки осени.
Все умерло, пропадая.
Книга в ее руках разрушилась, превращаясь в пепел. Огонь угас в черноте, а с ним и мир.
47
Утоление
Она знала этот запах. Это был тот слишком сладкий, глубокий аромат гниения. Мертвые розы. Аромат этот был намного мощнее, чем она помнила. Это не был неприятный запах, но это было слишком сильно в такой концентрированной дозе. Гнетущей.
Она попыталась отвернуться от него, но заметила, что по какой-то причине мало места, чтобы двигаться.
Она задалась вопросом, спала ли она. Или все еще спит...
Или она действительно была мертва, заперта навсегда в заполненном цветами гробу?
Но разве мертвые могут видеть сны?
Она почувствовала давление на плечи и под коленями. Боль тоже возвратилась в ее мозг, как плохая память, проникая во все ее тело.
Следующее ощущение, которое пришло в голову, это движения. Она двигалась. Из-за холодного воздух волоски на руках встали дыбом. Она хотела открыть глаза, чтобы увидеть, где она была, в чем она была и куда она двигалась, но, в то же время, она не сделала этого. Почему, когда было бы намного легче плыть по течению снова, поселиться в коконе сна, в том чистом пустом месте между снами и действительностью, где слово "ничто" нашло свое истинное определение?
Она чувствовала, как что-то, похожее на ткань, давило на ее щеку и собиралось под ее скрученными пальцами. Ее волосы щекотали ее лоб, и сквозь веки она почувствовала свет.
К этому времени она была в сознании достаточно, чтобы было слишком поздно отступать в смертельную пропасть вечного отдыха. Против ее воли она стала все больше чувствовать безграничную боль по всему ее телу, и, наконец, устойчивые ритмы движений под ней. Ее мысли прорвались через болото забвения, и она пошевелилась.
Она открыла глаза и увидела черную ткань жилета, так близко, что могла сосчитать стежки. Серебряная цепочка, свисающая из небольшого кармана его, блеснула на свету, и Изобель схватилась за ткань того, что, по ее мнению, должно было быть чьим-то черным плащом. Она осознала это, когда поняла, что давлением на ее спине и под коленками было давлением рук, в которых она находилась. Рук, которые несли ее.
Его тело не чувствовалось ни холодным, ни теплым, твердым, но так или иначе неживым. Она прислушалась, но он не дышал. Ее взгляд поднялся до подбородка и носа, прикрытых испачканным кровью шарфом. Она прищурилась, безуспешно пытаясь рассмотреть его лицо под тенью от широкополой шляпы.
Звезды усеяли небо, видимое через заросли скрючившихся конечностей, которые, возможно, не принадлежали тем же самым деревьям из лесной чащи. Их усеянные листвой ветви были слишком тихими, слишком нормальными.
Это могло быть возможным, что она вернулась в свой собственный мир?
Сначала она ничего не говорила, потому что боялась надеяться. Она хотела приостановить время и растянуть это мгновение, позволив ее уставшему разуму и воспаленным мышцам отдохнуть. Несвежий, разлагающийся аромат, который исходил от него, не беспокоил ее, как раньше и возле него она чувствовала себя почти комфортно. В безопасности.