Николай II
Шрифт:
Глава тринадцатая
Конец одного царствования
Слух о том, что Распутин исчез из своего жилища, моментально разнесся по городу, но пока что никто не знал, что же случилось. Иные, принимая желаемое за действительное, утверждали, что он погиб, попав в засаду. Другие возражали: ничего подобного! За обедом в яхт-клубе первый секретарь французского посольства в Петрограде Шарль де Шамбрен обратил внимание на Вел. кн. Дмитрия Павловича. «Он был бледен как полотно, – писал де Шамбрен. – Его налитые кровью глаза выдавали беспокойство. Я сидел рядом с ним, и у меня сложилось впечатление, что рука, которую он протягивал мне с бледной улыбкой, причастна к драме. Непостижимая ситуация». На вопрос Шарля де Шамбрена, думает ли князь, что Распутина нет в живых, тот ответил на одном дыхании: «Да, я так думаю». Со своей стороны, Феликс Юсупов, допрошенный по поводу выстрелов, раздававшихся накануне ночью в саду его дворца, ответил, что во время большого приема этой ночью один из гостей спьяну пристрелил одну из его сторожевых собак; собачий труп и впрямь лежал во дворе для обозрения полицией, но
Еще плохо осведомленная в подробностях происшедшего, царица пишет своему мужу в ставку в Могилев:
«Мы сидим все вместе – ты можешь себе представить наши чувства, мысли – наш Друг исчез. Вчера Аня видела его, и он сказал ей, что Феликс просил его приехать к нему ночью, что за ним заедет автомобиль, чтобы он мог повидать Ирину.
За ним заехал автомобиль (военный автомобиль), но с двумя штатскими, и он уехал. Сегодня ночью был огромный скандал в Юсуповском доме. Было большое собрание. Дмитрий (Великий князь), Пуришкевич и т. д. – все пьяные. Полиция слышала выстрелы. Пуришкевич выбежал, кричал полиции, что наш Друг убит… Полиция приступила к розыску. И только сейчас следователь вошел в Юсуповский дом. Он не смел сделать этого раньше, т. к. там находился Дмитрий. Градоначальник послал за Дмитрием. Феликс намеревался сегодня ночью уехать в Крым, но я попросила Протопопова его задержать…
… Феликс утверждает, будто он не являлся в дом нашего Друга и никогда не звал его. Это все, по-видимому, была западня. Я все еще полагаюсь на Божье милосердие, что его только увезли куда-то… Мы, женщины, здесь одни с нашими слабыми головами… Оставляю ее (Аню) жить здесь, так как они теперь сейчас же примутся за нее. Я не могу и не хочу верить, что его убили! Да смилуется над нами Бог.
Такая отчаянная тревога… Приезжай немедленно, никто не посмеет ее тронуть или что-нибудь ей сделать, когда ты будешь здесь».
Проходил час за часом, и скорбное предчувствие двух закадычных подруг подтвердилось. «Он был убит, – пишет Анна Вырубова, – при участии Вел. кн. Дмитрия Павловича – это определенно… И еще с участием мужа Ирины (кн. Феликса Юсупова)… Труп не найден… Труп – Боже мой, труп! Ужас! Ужас! Ужас!» И добавляет: «Христос распят врагами своими… Его больше нет. Увы, его больше нет! Maman бледная, как бумажный лист, упала мне в руки. Она не плакала, только вся дрожала. А я, ошалевшая от боли, суетилась вокруг нее. Мне было так страшно! Такой ужас был у меня в душе. Мне казалось, что Maman или умрет, или потеряет рассудок». (Франц.)
Но вскоре царица взяла себя в руки, достала из ящичка крест, подаренный ей старцем, и, поднеся его к губам, сказала своей наперснице: «Не плачь. Я чувствую, что часть силы исчезнувшего доходит до меня. Видишь, я – сильная и могучая царица. О, я им покажу!» И надела распутинский крест себе на шею. Позже она скажет: «Не будь всей этой яростной борьбы, я согнулась бы под бременем ужаса, который вызвала во мне потеря того, ради кого я жила. Но сегодня я живу лишь во имя этой борьбы: я сознаю, что призвана спасти Россию!» (Франц.)
Имена главных участников событий: Феликса Юсупова, Вел. кн. Дмитрия Павловича, Пуришкевича – были уже у всех на устах. «Ну что же, господин посол, мы, значит, вернулись к временам Борджиа?» – заявил Морису Палеологу советник итальянского посольства граф Мочениго. Посол ответил на это: «По коварству и вероломству вчерашнее покушение, бесспорно, достойно сатанинского Цезаря. Но это не bellissimo inganno (прекрасный обман. – С.Л.), как говорил Валенсиец. Не всякому дано величие в сладострастии и преступлении». Проведя расследование, полиция нашла следы крови на Большом Петровском мосту и, разбив лед Малой Невки, отыскала тело. Во дворце царили ступор и отчаяние; [250] зато настроение публики было радостным: люди обнимались на улицах, поздравляли друг друга в салонах, ставили свечи в Казанском соборе, а узнав, что в числе главных заговорщиков фигурировал Вел. кн. Дмитрий Павлович, толпою бросились ставить свечи перед иконой Св. Димитрия. Убийство Распутина, пишет М. Палеолог, было единственным предметом разговора в бесконечных очередях петроградских женщин – они друг дружке рассказывали, что Распутин был брошен в реку живым, торжествующе выкрикивая: «Собаке собачья смерть!» То обстоятельство, что Распутин еще дышал, когда его бросили под лед, имело особое значение: согласно народному поверью утопленники не могут быть причислены к лику святых.
250
Но и в царской семье многие приветствовали случившееся. Так, сестра царицы, Вел. кн. Елизавета Федоровна (которая сама потеряла мужа в результате политического убийства) направила Дмитрию Павловичу и родителям Феликса Юсупова телеграммы: «Только что вернулась вчера поздно вечером, проведя неделю в Сарове и Дивееве… Да укрепит Бог Феликса после патриотического акта, им исполненного». Эти телеграммы, перехваченные полицией, попали в руки государыне. «Она плакала горько и безутешно, и я ничем не могла успокоить ее», – писала Вырубова. (Платонов О. Жизнь за царя. С. 227.)
В
Что до императора, то он испытывал смесь ужаса и облегчения. За чаепитием в Могилеве со своим дядюшкой Вел. кн. Павлом Александровичем он не сказал ему ни слова об убийстве, подробности которого ему только что стали известны. Его собеседник был поражен – не понимая, в чем дело, – счастливым, почти блаженным выражением лица государя. Впоследствии морганатическая супруга Павла Александровича, княгиня Палей, напишет, что Вел. кн. Павел объяснял улыбчивое настроение монарха внутренней радостью, которую тот испытывал, будучи наконец-то избавленным от присутствия Распутина. Слишком обожая свою супружницу, чтобы перечить ее желаниям, император, однако, был счастлив, что его избавили от угнетавшего кошмара. Однако едва Николай получил слезное письмо от своей благоверной, как он тут же покинул Ставку и помчался на всех парах в Царское Село.
Извлеченное из-подо льда тело Распутина было тщательно изучено полицейскими, затем врачами, обмыто, набальзамировано и помещено в дубовый гроб. На грудь покойного поместили маленькую иконку, на которой стояли подписи императрицы и четырех дочерей. [251] На траурной службе присутствовали лишь самые близкие усопшего. Только что сошедший с поезда Николай принял участие в погребении, состоявшемся на заре, в холоде и тумане, на принадлежавшем Анне Вырубовой участке на задворках императорского парка. Царица положила на гроб букет белых цветов, первой бросила в могилу горсть земли и – мертвенно-бледная, едва держащаяся на ногах – дала обет соорудить на этом месте часовню и богадельню. Рассказывали, что она сохранила как реликвию окровавленную сорочку чернокнижника.
251
Как пишет Арон Симанович, один офицер по фамилии Беляев каким-то образом узнал об этой иконе и решил ее похитить. Это ему удалось, когда место захоронения Распутина было разорено после Февральской революции. Цит. соч., c. 116. (Прим. пер.)
В какой-то момент жизни она подумала о каре, о возмездии. Но что делать, если виновные столь высокопоставленные, что до них не достанешь, не поколебав сам монархический строй! Великий князь Дмитрий Павлович был по рождению неподсуден законам империи, а только царскому слову. А Николай, как бы ни упрашивала его скорбящая супруга, не мог решиться всерьез покарать своего кузена, которого нежно любил. Он ограничился тем, что направил его в Персию и затем пристроил в штаб действующей армии. [252] Крупный думский деятель Пуришкевич пользовался такой популярностью в правых кругах, что император, боясь вызвать недовольство своих самых верных единомышленников, не стал подвергать его наказанию (он уехал из Петрограда на фронт с санитарным поездом). Ну, а Юсупову после допроса председателем Совета министров Треповым было определено жительство у себя в имении Ракитное в Курской губернии.
252
Но даже эта мера показалась многим Романовым слишком жестокой. Узнав о решении государя, 12 членов дома Романовых обратились к царю с просьбой о смягчении участи Дмитрия Павловича. «Мы умоляем Ваше Императорское Величество ввиду молодости и действительно слабого здоровья Вел. князя Дмитрия Павловича разрешить ему пребывание в Усове или Ильинском. Вашему Императорскому Величеству известно, в каких тяжких условиях находятся наши войска в Персии ввиду отсутствия жилищ, эпидемий и других бичей человечества. Пребывание там Великого князя Дмитрия Павловича будет равносильно его полной гибели… Да внушит наш Господь Бог Вашему Императорскому Величеству переменить Ваше решение и положить гнев на милость». На это Николай II наложил резолюцию: «Никому не дано право заниматься убийством, знаю, что совесть многим не дает покоя, так как не один Дмитрий Павлович в этом замешан. Удивляюсь Вашему обращению ко мне. Николай». (Цит. по: Платонов О. Жизнь за царя, с. 228).
Судьба изгнанника сложилась в дальнейшем счастливо: благодаря разлуке с Россией он избежал участи многих Романовых, не попав в руки большевиков; с осени 1920-го по осень 1921 г. находился в нежных отношениях со знаменитой Габриель Шанель, затем женился на богатейшей американке Одри Эмери и уехал с нею в Огайо, но сохранял трогательные чувства к Габриель до самой своей смерти в 1942 г. (Прим. пер.)
Тем не менее кошмар на этом не кончился: с исчезновением Распутина царь и царица почувствовали себя более чем когда уязвимыми. «Даже не помнится об этом жалком дворцовом убийстве пьяного Гришки, – занесла в свой дневник Зинаида Гиппиус. – Было – не было, это важно для Пуришкевича. А что России [просто] так не „дотащиться“ до конца войны – это важно. Через год, через два, но будет что-то (выделено в тексте. – C.Л.), после чего: или мы победим войну, или война победит нас. Ответственность громадная лежит на наших государственных слоях интеллигенции, которые сейчас одни могут действовать!» [253]
253
Гиппиус З. Петербургские дневники. 1914–1919. С. 68.