Николай Метнер
Шрифт:
[1] «Муза и Мода», стр. 47.
[2] Там же, стр. 52.
«стр. 64»
Николаю Карловичу глубоко противен. «Подлинная индивидуальность, как печать души, проявляется тогда, когда художник меньше всего думает о себе. Мысль о художнической индивидуальности (или, по-старинному, «оригинальности»), становящаяся руководящей как в творчестве композитора, так и в восприятии его слушателем, бесконечно вредна для искусства. Становясь руководящей, мысль эта насилует тему, содержание творчества» [1].
Ясность гармонического языка (то есть соблюдение норм функциональности), яркость музыкального образа (темы), таящего
Метнер затронул проблему взаимодействия эмоционального и рационального в искусстве. Он утверждал, что у подлинного художника эти моменты неразрывно связаны. Метнер не согласен с теми, кто считает музыку лишь «языком чувств», так как воспринимает ее и «языком мыслей в той же степени, что и «языком чувств» [2]. Музыка заговаривает там, где слово бессильно, и поэтому Метнер приходит к выводу, что музыка есть язык «несказанных чувств и несказанных мыслей» [3].
Композитор признает, что роль эмоционального начала в музыке крайне велика, особенно в тот момент, когда художник создает основной образ будущего сочинения- его тему. «Тема есть прежде всего наитие - она обретается, но не изобретается» [4].
[1] «Муза и Мода», стр 145.
[2] Это высказывание полностью совпадает с известным положением Чайковского о равнозначности эмоционального и рационального в творчестве. См. письмо к Н. фон Мекк от 9.1 1878 г., Переписка, т. I. стр. 205 и 219.
[3] «Муза и Мода», стр. 9.
[4] Там же, стр. 46.
«стр. 65»
Развивая эту мысль далее, Метнер доказывает, что от того, насколько непосредственно художник сумел вслушаться в свое «наитие», зависит успех и подлинная ценность будущего произведения: «Каждый художник учится главным образом у тех тем, которые являются ему в молчании. Если молчание ничего ему не являет, то он ничему и не научится. Если же он подделывает тематическое наитие, то у поддельной темы он научится лишь подделывать произведение» [1].
Заключительный раздел первой части книги Метнер посвящает критике модернистского искусства, который определяется им так: «Модернизм» - это мода на моду. «Модернизм» есть молчаливое соглашение целого поколения - изгнать музу, прежнюю вдохновительницу и учительницу поэтов, и вместо нее признать моду, как неограниченную владетельницу и верховного судью» [2].
Критические замечания автора книги в адрес композиторов-модернистов отличаются большой прямотой и гневом; Метнер отмечает, что исчезает мелодия как один из важнейших компонентов развития, нарушается всякая ритмическая определенность. «У них нет того главного, что подчиняет себе все остальное - темы в широком смысле слова, т. е. того, что должно руководить и в большом, и в малом, и в деталях, и в целом. […]. У них нет настоящих экспозиций, а все одни разработки… У них нет лица (гак же, как у большинства современных женщин), а только одни краски» [3]. Метнер считает закономерным, что композиторы-модернисты прикрывали свое полное бессилие в искусстве словами «Я так слышу!» подобно тому, как современные художники-абстракционисты, создавая свои картины, утверж-
[1] «Муза и Мода», стр. 47.
[2] Там же, стр. 108.
[3] Письмо Н. К. Метнера Л. Э. Конюсу от 4 апреля 1941 года. ГЦММК, фонд 132, № 805.
«стр. 66»
дают, что они «именно так видят». Основной стимул
И далее Метнер объясняет возможность существования подобных гармоний в сочинениях модернистов: «Мы привыкаем к какому-либо страшному аккорду потому, что он кажется менее страшным при сравнении с другим, более страшным. А тот последний в свою очередь «звучит» лучше, чем лязг рессор автобуса» [2].
Подводя итог своей критике, Метнер указывал на полную обреченность, бесперспективность модернизма. Это направление по своей природе сужает возможности творчества, ограничивая композитора некими «модными рамками», выход за пределы которых грозит их искусству полным провалом. И получается, что не композитор создает индивидуальный стиль, который какими-то определенными нитями связан с предшествующим искусством и проложит путь в искусство будущего, а «мода творит композитора», который навсегда обречен плестись у нее в хвосте.
Однако в «Музе и Моде» Метнер отказался не только объяснить, но даже коснуться каких-либо конкретных
[1] «Муза и Мода», стр. 100.
[2] Там же, стр. 98.
«стр. 67»
исторических причин возникновения модернизма, дать ему определение как художественному течению, появившемуся в определенный исторический период и на определенной социальной и идеологической основе. В своей книге Метнер все время ведет речь о собирательном образе композитора-модерниста, не приводя ни одной фамилии. Этим снижена действенность критики.
В метнеровской критике не убеждает и то, что он рассматривает модернизм как единое, однородное течение, в то время как этим понятием объединялся ряд самостоятельных творческих группировок.
Взятый в таком аспекте целый ряд интересных, а во многом и справедливых положений метнеровской критики, оказывается раскрытым лишь позитивно, «повисает и воздухе», лишенный связи с определенной исторической эпохой.
Однако там, где Метнер непосредственно касается специфики творчества композиторов-модернистов, конкретно останавливаясь на особенностях их музыкального языка, его критика становится целенаправленной, действенной и безусловно убедительной.
Анализируя важнейшие «музыкальные смыслы», Метнер высказывает и аргументирует ряд очень тонких и верных наблюдений, касающихся, например, вопросов гармонии, полифонии, формы. И хотя в ряде случаев композитор исходит из идеалистических предпосылок, которые мы никак не можем принять (например, в вопросе об источнике творческого вдохновения), силой логических размышлений и интуицией большого музыканта, он приходит к иным, более объективным позициям.
Ценность и сила «Музы и Моды» Метнера заключается в том, что вопреки ряду идеалистических предпосылок композитор выдвигает и убедительно аргументирует творческие положения, стоящие на прочной основе эстетики реалистического искусства.