Николай Михайлович Пржевальский. Путешествие длиною в жизнь
Шрифт:
М. И. Венюков не только занимался популяризацией деятельности Пржевальского, но и помогал ему. Например, он посылал Николаю Михайловичу новейшие карты исследуемых Пржевальским районов, выходящие во Франции и Англии, статьи и работы зарубежных ученых и путешественников по Тибету, Китаю и другим странам. По мнению доктора географических наук В. А. Есакова, «Венюков оказал непосредственное влияние на разработку плана и ход четвертого путешествия Пржевальского. Пржевальский прошел именно тем путем, который был рекомендован Венюковым». Наверное, Николай Михайлович полностью разделял взгляд Михаила Ивановича, который считал, что «не стоит ограничиваться мелкими экскурсиями, хотя бы они были очень плодотворны для естествознания, нужно кроить вещи на широкую ногу и стараться охватить возможно большее пространство. И в этом смысле на Ваш план нельзя представить возражений» (июнь 1883 г.).
Венюков предполагал, что в 1888 г. Пржевальский отправится в
221
Н. М. Пржевальский скончался перед выходом в пятое путешествие в Центральную Азию. В заседании Парижского географического общества Венюков сообщил о кончине Николая Михайловича и прочитал простой, прекрасно составленный некролог. На этом заседании Пржевальского назвали «самым смелым из новейших русских путешественников» (4 ноября 1888 г.) (Дубровин, 1890, с. 476).
После некоторого отступления вернемся к книге Н. М. Пржевальского «Путешествие в Уссурийском крае».
«На моих плечах лежали две ноши, – писал Пржевальский, – из которых первая, т. е. служебная, как, безусловно, обязательная, часто действовала не совсем выгодно относительно другой. Для человека, связанного службой, и, следовательно, лица ответственного, каким был я, дело личных исследований и дело науки поневоле подчинялось служебным расчетам и требованиям, а поэтому часто не могло быть настолько полным, насколько того желалось с моей стороны» (Пржевальский, 1870а, с. 1–2).
Статистическое исследование
В книге Пржевальский привел данные по 30 казачьим станицам (5258 чел.), трем крупным корейским деревням (1801 чел.) и 13 русским крестьянским поселениям (1259 чел.). На этом точная информация о населении заканчивалась. О китайцах Николай Михайлович писал: «Количество оседлого китайского населения трудно определить с точностью, так как до сих пор еще не сделано точной переписи. Приблизительную же цифру этого населения можно полагать от четырех до пяти тысяч душ» (Пржевальский, 1870а, с. 86). О количестве гольдов (нанайцев): «Цифра этого населения неизвестна, но, во всяком случае, на Уссури гольдов живет более, чем китайцев» (там же, 1870а, с. 93). О количестве орочей (тазов): «Это племя по численности, вероятно, не уступающее гольдам» (там же, с. 103).
Наиболее подробно Пржевальский описывает три поселения корейцев [222] (по численности с разбивкой по полу и возрасту, количеству скота (лошадей, свиней, крупного рогатого скота) и количеству обработанной земли).
У авторов работы «Первые социографические исследования на Дальнем Востоке России» (Ткачев, Ткачева, 2017) имелись две претензии к работе Пржевальского: 1) схематичность статистики, использование ведомости по казакам за 1868 г., то есть не собственных исследований; 2) тенденциозность в описании местного населения, особенно китайцев. По их мнению, главная задача командировки не была выполнена.
222
Тизинхе, Янчихе и Сидеми, неподалеку от Новгородского поста.
Интересно, что на этот счет думало начальство Пржевальского? В архиве РГО хранятся: ведомость со статистическими сведениями Уссурийского пешего казачьего батальона, собранными за 1868 г.; квартирное расписание пешего батальона Амурского казачьего войска 1868 г.; ведомость Ханкинского округа без даты [223] ; рукопись Н. М. Пржевальского «Опыт статистического описания и военного обозрения Приамурского края», 1869 г. [224] , а также четыре дневника, которые вел Пржевальский во время Уссурийского путешествия [225] . Возможно, сведения, почерпнутые из архивного источника, смогут дополнить и объяснить кратко изложенные статистические данные в нашей книге.
223
НА РГО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 118.
224
Там же. Д. 14. 132 л.
225
Там
Корейцы
При описании инородческого населения, проживавшего на Дальнем Востоке Российской империи, Пржевальский с явной симпатией отозвался о корейцах. Он отметил их земледельческое умение, опрятность и чистоту, а также приветливость. «Вообще, услужливость, вежливость и трудолюбие составляют, – писал Пржевальский, – сколько я мог заметить, отличительную черту характера корейцев».
Наверное, такие такие выводы он сделал отчасти потому, что в течение двух дней, которые провел в корейской деревне Тизинхе, его сопровождал «старшина, пожилой человек 48 лет, умеет, хотя и плохо, говорить по-русски и кроме корейского языка знает немного по-китайски. Ходит он в русском сюртуке, обстрижен по-русски и даже при своей фанзе выстроил большую русскую избу. Любознательность этого человека так велика, что он несколько раз высказывал мне свое желание побывать в Москве и Петербурге, чтобы посмотреть эти города. Притом же этот старшина – человек весьма услужливый и честный». Но главное, когда Пржевальский предложил ему деньги за услуги, тот отказался. Этот кореец был крещеным (Цуи Ун Кыги превратился в Петра Семенова). Вместе с ним Николай Михайлович побывал на корейских поминках, где ему поднесли свинину, рыбу и нагретую водку с медом: «Я нарочно попробовал один глоток – мерзость ужасная». Пржевальский рассказал, что корейцы сеют главным образом просо, занимаются скотоводством, но корову не доят и молока не пьют; все поголовно курят табак.
Как считал Пржевальский, первые 12 корейских семейств переселились сюда в 1863 г., так как здесь были хорошие плодородные, никем не занятые земли, а в Корее «нищета и грубый деспотизм». За первыми потянулись другие корейские семьи, которые зимой по льду замерзшей пограничной реки Туманган (Туманная) переходили из города Кыген-Пу (Кенхын) на русский берег. Корейским правителям это не нравилось. «Начальник пограничного города Кыген-Пу запретил жителям под страхом смерти продавать что-либо русским, чтобы никто из корейцев не мог переезжать на левую сторону реки, где стоит наш пограничный пост», он конфисковал у всех жителей лодки. Он также просил российские власти вернуть убежавших корейцев, чтобы отрубить им головы.
И вот к этому «начальнику» Пржевальский отправился с очень плохим переводчиком, с тремя гребцами, на лодке, взятой на нашем пограничном посту. Почему он это сделал, Николай Михайлович не объяснил, а просто сообщил, что «в заключение главы об инородческом населении я считаю уместным поместить рассказ о посещении мной в октябре 1867 г. пограничного корейского города Кыген-Пу» [226] . Почему он так запросто пересек границу, не имея от своего начальства каких-либо полномочий? Почему не был застрелен или хотя бы арестован корейскими пограничниками? И еще множество «почему». Обратимся к истории взаимоотношений России и Кореи – может быть, найдем ответы на эти вопросы.
226
Этот рассказ есть в книге и статье, посланной в «Вестник Европы», но отсутствует в сообщениях и статьях, напечатанных в «Известиях Географического общества». Не обсуждает этот случай и Н. Ф. Дубровин.
Россия и Корея
С 1861 г. Корея граничила с Россией по реке Туманган в ее нижнем течении. Но официально граница обоими государствами признана не была. Дипломатические отношения между Россией и Кореей установились только в 1884 г. Тем не менее с 1861 г. начались прямые межграничные отношения на бытовом уровне.
С середины 1860-х годов российские власти начали проявлять обеспокоенность по поводу активизации политической деятельности Англии и Франции на Дальнем Востоке, в том числе и в Корее. В 1865 г. Россия сделала попытку установить отношения с Кореей, для чего послала штабс-капитана П. А. Гельмерсена в пограничный город Кыген-Пу. Его хорошо приняли, но дальше не пустили [227] .
227
Гельмерсен получил решительный отказ со стороны пуса (начальника города) Кыген-Пу (Юн Хеп), который ссылался на то, что, согласно корейским законам, въезд иностранцам на территорию Кореи запрещен. Однако пуса передал предложение российской стороны об установлении торговых сношений между пограничными жителями обеих стран губернатору провинции Хамген Ли Ю Вону. Губернатор по приказанию из Сеула передал пуса, что «при появлении русских торговых людей местные пограничные власти должны принять от них бумаги и тотчас доставить их в губернский город, а русским предложить ожидать на границе» (Иванов, 2012).