Николай Михайлович Пржевальский. Путешествие длиною в жизнь
Шрифт:
По словам Фатеева, «медаль, данная Пыльцову, сильно Ягунова подзадоривает. И ему во что бы то ни стало полезностью своих трудов в экспедиции хочется его превзойти. Сегодня он даже порывался срисовать с натуры нанятого им мальчика-итальянца, но в конце, кажется, приходит к заключению, что надо еще научиться» (24 ноября 1874 г.) [204] .
Хочется процитировать строки из письма Ягунова Пржевальскому:
«Мысль о втором путешествии у меня не выходит из головы ни на одну минуту. Я мечтаю о нем и день, и ночь, как какой-нибудь араб о рае павшим воинам, из… Корана. Все мои рассуждения стремятся к тому, чтобы быть тебе по возможности лучшим помощником. Я не могу помогать тебе в ученых исследованиях какой-либо отдельной отрасли знания, но мое стремление быть помощником во всех практических занятиях» [205] .
204
Там же. Д. 264. Л. 63.
205
Там
8 июня 1875 г., купаясь в Висле, Николай Ягунов утонул. На следующий день со станции Беляево на станцию Соколинскую «в Варшавское юнкерское училище для подполковника Пржевальского» пришла телеграмма от Акимова: «Душевно скорблю о гибели талантливого юноши Ягунова и потере беззаветно преданного Вам друга и надежного товарища в экспедиции. Полковник Акимов».
«Потеря его для меня слишком тяжела и неминуемо отразится на самой экспедиции», – говорил Николай Михайлович. Был ли в это время он в Варшаве и хоронил ли Николая, неизвестно, но из писем матери Ягунова к Пржевальскому [206] мы узнаем, что он дал 50 рублей на похороны. «Да, не один раз вспоминаю я про потерю Ягунова. Если ему будут ставить памятник, то не откажите внести от меня 25 рублей. Быть может, на эту сумму можно прямо купить дуб и посадить на могиле» [207] .
206
«Тогда, как я была в Варшаве, то офицеры мне сказали, что его хоронили товарищи на свой счет, да я слышала, что Вы тоже дали на похороны 50 рублей, но куда это так много для бедного человека. Остаюсь всегда с уважением преданная Вам М. Ягунова» (НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 290).
207
Письмо Н. М. Пржевальского И. Л. Фатееву от 18 мая 1876 г. // Дубровин, 1890, с. 199–120.
«Постановка дерева или памятника… отложена до весны, – писал Фатеев Пржевальскому, – вещи Николая проданы почти за 300 р.; по уплате долгов матери будут высланы около 100 р., но не сейчас, так как офицерство раскупило вещи в счет будущих благ» (23 ноября 1875 г.) [208] .
Но памятника на могиле Николая Яковлевича Ягунова не было и летом 1877 г.: сменился командир полка, «а с новым командиром и толковать по этому вопросу нечего». Не было памятника и в 1878 г., так как «замотавшийся полк вместе с командиром не только не поставили памятника, но в чем-то надули даже старуху Ягунову. Поэтому памятник надо поставить самим» [209] , то есть на деньги Фатеева, 15 руб., и Пржевальского, 25 руб. (29 июня 1878 г.). Но этих денег, по мнению Фатеева, было явно мало.
208
НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 264. Л. 62.
209
Там же.
На каком кладбище в Варшаве был похоронен харьковский дворянин, прапорщик Кексгольмского гренадерского императора Австрийского полка Н. Я. Ягунов [210] , и был ли на его могиле памятник, неизвестно, но скорее всего, местом упокоения стало Вольское кладбище, единственное православное кладбище в Варшаве.
После смерти Николая большое участие в судьбе его матери, Марии Ягуновой, приняли Фатеев и Пржевальский, о чем мы узнали из ее писем.
Несколько слов о Марии Ягуновой. Почему Мария была сослана в Сибирь, выяснить не удалось. Можно только предположить, что это было связано с польскими событиями 1860-х годов. Вместе с ней были малолетние сыновья, Владимир и Николай. По словам Николая, они таскались по лесам Сибири, жили в глуши в деревне и наконец оказались в Иркутске. Николай, как писал Пржевальский, окончил иркутскую гимназию и пошел в Уссурийское путешествие, затем он учился в Варшаве в юнкерском училище. Пржевальский, отправившийся в свое Монгольское путешествие, дважды побывал в Иркутске, где встречался с Марией Ягуновой, о чем сообщал Николаю.
210
Н. Я. Ягунов. Прапорщик с 18 ноября 1872 г. из порт-юнкеров сего полка. Утонул 6 июня 1875 г. Исключен умершим 2 июля 1875 г. (Мередих, 1876, с. 116). Н. Ф. Дубровин писал, что Н. Я. Ягунов был поручиком, но ссылок на документ не привел.
К этому времени у Марии уже был «билет для проживания во всей Европейской России, кроме столиц. Посему сыном Владимиром было подано прошение на Высочайшее Имя». Владимир жил в Москве, тяжело болел [211] и скончался, так и не дождавшись разрешения на проживание матери в Москве и Петербурге.
Этого разрешения для Марии Ягуновой сумел добиться Н. М. Пржевальский.
«Многоуважаемый Николай Михайлович. Не найду слов благодарить Вас! Чтобы я ни сказала, все менее того, что Вы для меня сделали. Ваше доброе дело Бог видит, какую оно мне принесло пользу. Пожелаю Вам всего хорошего и весело встретить новый год и получить новой силы для трудного путешествия. Остаюсь Вам всегда преданной душой Мария Ягунова» [212] . Как писала Мария Ягунова, «после моих сынов Бог меня верно препоручил вам двум, с Иосифом Львовичем, покровительствам и попечительствам». Она навещала Фатеева в Петербурге [213] , просила Фатеева и Пржевальского похлопотать «куда-нибудь меня определить, чтобы я не дожила до протягивания руки. Пока глаза видят, я еще могу трудиться, но скоро, скоро уже не могу,
211
«Не знаю, что и думать, мой дорогой Коля, 2 месяца к тебе я посылала письмо, а ты мне не отвечаешь. Я уверена, что ты много имеешь занятий, но все же можно и мать, и болящего брата утешить. Вот уже 5 месяцев как он не встает с постели. Месяц я уже оставила службу и живу с ним в номере, ожидаю, когда будет конец, и верно дурной. Он уже едва выговаривает слова, и я едва его перевожу; и то он постоянно тебя поминает и даже видит тебя, говорит во сне с тобой; напиши нам, хоть одну строчку, что с тобой, и как ты живешь, здоров ли ты был это время и что твое путешествие? Когда поедешь, не можешь ли ты заехать в Москву из Смоленска, всего 3 р.». 23 марта 1874 (?) 6 часов вечера. Москва (НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 290. Л. 3).
212
НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 290. Л. 7, 8.
213
«Недавно в Петербург перебралась на жительство М. П. Ягунова, хлопочет устроиться в каком-нибудь приюте для престарелых, но это очень трудно устроить по причине множества кандидаток, за которыми хлопочут люди с ‹нрзб.› Живет иглой и случайной работой. Нас она навещает и сегодня пробыла весь день. Очень просит Вам кланяться» (НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 264. Л. 137).
214
Там же. Д. 264. Л. 12.
Но вернемся на несколько лет назад, когда Пржевальский с Ягуновым «обыкновенно шли берегом, собирали растения и стреляли попадавшихся птиц. То и другое сильно замедляло движение вперед и невообразимо несносно было для гребцов-казаков, которые на подобного рода занятия смотрели как на глупость и ребячество». Одни «относились презрительно к собранным путешественниками травам и птицам», другие спрашивали, «какие мы климаты составляем».
В станице Буссе путешественники жили в квартире, где в 1860 г. останавливался ботаник К. И. Максимович. Когда Пржевальский спросил про него, хозяйка ответила: «„Жил-то он у нас, да Бог его знает, был какой-то травник“. Хозяин добавил: „Травы собирал и сушил, зверьков и птичек разных набивал, даже ловил мышей, козявок, червяков, – одно слово, гнус всякий“. Так ответил он мне с видимым презрением к подобного рода занятиям. Оставим всю эту пошлость и глупость, от которых нет спасения даже в далеких дебрях Сибири, и перейдем к прерванному рассказу» (Пржевальский, 1870а, с. 47).
Книгу Пржевальского «Путешествие в Уссурийском крае», особенно издание 1870 г., ветхое, пожелтевшее, с плохо обрезанными листами, сохранившее «дыхание автора», хочется читать, перечитывать и цитировать. Но остановимся лишь на двух эпизодах, выбранных нами исключительно по личным причинам. Это перевал через Сихотэ-Алинь и посещение корейского города Кыген-Пу.
Перевал через Сихотэ-Алинь
Четыре дня, употребленные на этот переход, были самые трудные из всей моей экспедиции.
«От крайней фанзы в верховьях реки Тазуши нам предстоял перевал через Сихотэ-Алинь в долину реки Лифудин. Здесь на протяжении восьмидесяти верст нет ни одного жилого места, и четыре дня, употребленные на этот переход, были самые трудные из всей моей экспедиции. Как нарочно, сряду три ночи, которые пришлось тогда провести под открытым небом, выпали морозы в 23, 25 и в 27 градусов, а ночевка на таком холоде, да притом в снегу на два фута глубиной (60 см), чрезвычайно тяжела.
Собственно, перевал через главную ось Сихотэ-Алиня, т. е. расстояние между истоками Тазуши и Лифудин всего несколько верст. Подъем здесь весьма отлогий, и горы гораздо ниже тех, которые стоят на берегу моря при устье реки Тазуши.
Однако, несмотря на такую сравнительно малую вышину, Сихотэ-Алинь делает замечательную разницу относительно климата морского побережья и тех местностей, которые лежат по западную сторону этого хребта» (Пржевальский, 1870а, с. 159).
«Честь сделать первое пересечение через Сихотэ-Алинь принадлежит М. И. Венюкову», – сказал известный путешественник В. К. Арсеньев. Путешественник Венюков в 1857 г. доказал, что бассейн р. Уссури располагается весьма близко к побережью Японского моря. Потом этим перевалом, называемым сегодня перевалом Венюкова, прошли Максимович (1860), Пржевальский (1867), Арсеньев (1906). Перевал Венюкова находится на трассе Владивосток – Терней, не доезжая 15 км до поселка Кавалерово [215] . Там стоит памятный знак в честь исследователей Дальнего Востока.
215
В Дальнегорске Кавалеровского района Приморского края родился (1951) и жил Анатолий Васильевич Лимаренко, муж Тамары Васильевны Коркуновой, двоюродной сестры одного из авторов этой книги – Л. К. Пржевальской.
В альбоме Н. М. Пржевальского, хранящемся в архиве Смоленского музея, есть фотографии Максимовича и Венюкова с дарственными надписями Николаю Михайловичу. В архиве РГО сохранились их письма (24 – от Максимовича [216] и 20 – от Венюкова [217] ) к Пржевальскому. Амурский край тесно связал имена этих известных людей.
Как писал Пржевальский в книге «Путешествие в Уссурийском крае», «все растения и семена переданы мною в С.-Петербургский ботанический сад, и академик Максимович был так обязателен, что сообщил мне видовые определения, помещенные в различных местах настоящей книги» (Пржевальский, 1870а, с. 2).
216
НА РГО. Оп. 2. Д. 132. 47 л.
217
Там же. Д. 41. 50 л.