Никому не уйти
Шрифт:
— А список авторов?
— Он еще составляется. Я не хочу называть никаких имен, пока у меня не будет в них уверенности. Но я надеюсь, что сумею привлечь к своему проекту выдающихся писателей.
— Я тоже на это надеюсь.
Боз поднялся.
— Здесь слишком мрачно, — сказал он. — Пойдемте-ка лучше в библиотеку. Там нам будет удобнее.
Франклин шел вслед за Бозом по довольно унылым коридорам и удивлялся тому, что совсем не испытывает страха. Его вдруг охватило странное чувство собственной неуязвимости — чувство, которое сразу после предыдущей встречи с Бозом могло бы показаться ему немыслимым.
— Вы живете один? — поинтересовался Франклин. —
— Нет, этот дом мне вполне подходит.
Из колонок тихо лилась музыка — «Финляндия» Сибелиуса.
— Знаете, Диккенс совершенно правильно говорил, что писатель-романист должен быть своего рода домом с привидениями. Ему нужно позволить привидениям, вымышленным персонажам, микромирам, разным существам и сюжетам, которые затем будут выходить из-под его пера, поселиться в самом себе. Этот большой пустой дом — своего рода питательная среда для моего творчества. — Боз широко улыбнулся и добавил: — Я здесь — свое собственное привидение…
Библиотека Боза была огромной. Забитые книгами полки от пола до потолка, низенькие столы из красного дерева, удобные кожаные диваны, два больших чучела головы американского лося на стенах и репродукция с картины Рембрандта «Урок анатомии доктора Тюлпа». Три высоких окна выходили в сад — как раз туда, где пожарные развели большой костер. Через окно было видно, как шериф, перелистывая «Пиромана», бойко опустошает тарелки с закуской и бутылки с вином.
Боз прильнул к оконному стеклу, чтобы посмотреть на то, что происходит в саду.
— Вы у меня только что спрашивали, часто ли я в своей работе провожу эксперименты — вроде того опыта с повешенным. Видите огонь? Ну… я имею в виду право сжигать у себя во дворе свой мусор… Я узнал об этом праве только через несколько лет после того, как поселился здесь, и оно натолкнуло меня на кое-какие интересные идеи. Я написал роман, в котором говорится о некоем типе, убившем свою жену и троих детей и затем — кусок за куском — сжег их разрубленные на части тела прямо под носом у полиции и пожарных. И при этом присутствовали все ближайшие родственники, которые пришли его утешить в связи с исчезновением жены и детей.
Боз повернулся к Франклину.
— Многие идеи пришли мне в голову именно таким образом, то есть совершенно случайно. И я, признаться, отстаиваю подобный подход к творчеству. Точно так же, как журналисты гоняются за сенсационными новостями, писатель-романист должен искать новые идеи!
Франклин сел в кресло и, доставая из сумки блокнот, чтобы записать туда слова Боза, увидел на дне черный «ЗИГ-Зауэр». Быстро закрыв сумку, он стал внимательно осматривать комнату, стараясь запомнить даже мельчайшие детали, чтобы потом рассказать о них фэбээровцам.
— Итак, — произнес Боз, отходя от окна, — скажите, как вы представляете себе наше дальнейшее общение? Каким образом оно будет проходить?
Каким образом? Фрэнк хотел только одного: как можно быстрее закончить это общение. Вмешательство сотрудников ФБР, свидетельские показания и… и Боз попадает сначала за решетку, а затем — на электрический стул.
— Мне кажется, что четырех встреч по два часа должно, в общем-то, хватить для того, чтобы я успел задать вам все интересующие меня вопросы, — ответил Франклин. — Основную часть работы я выполню уже сам — еще раз прочитаю ваши романы и напишу к ним комментарии.
— Понятно, — скупо обронил Боз.
— Будьте готовы к сюрпризам и к тому, что вам могут не понравиться первые выводы, сделанные мною. В этом и заключается главная трудность моего нового проекта: при написании предыдущего эссе я не рисковал
— Мы обо всем этом еще, конечно, потолкуем.
Боз сделал себе коктейль и принес бутылку содовой для Франклина. Видимо, помня, как Фрэнк во время прошлой встречи пил прямо из горлышка, хозяин на этот раз не стал предлагать ему стакан. Затем Боз сел в кресло, из которого был хорошо виден сад. Похоже, его что-то беспокоило.
Франклин задал ему свой первый вопрос:
— Стремление стать писателем зачастую возникает у человека еще в юности, когда он читает литературные произведения. При этом решающую роль может сыграть произведение какого-то определенного жанра, а то и личная встреча с его автором. Было ли так и у вас?
— В некотором роде… У меня все началось в шестнадцать лет. В этом возрасте я прочитал мало кому известный фантастический рассказ Джордана Кроу о солдате, в одиночку защищавшем отдаленный форпост. Война в его вымышленной стране уже давно закончилась, однако никто не удосужился сообщить об этом солдату, и тот в течение всей своей жизни напряженно ждал появления врага, чтобы суметь вовремя поднять тревогу. В конце концов этот человек немного тронулся умом. Как-то вечером, когда солнце зашло за холм, он увидел движущийся вдалеке батальон! Сжимая в руках оружие, старый солдат припал к земле. И только тут заметил, что огромный холм — не более чем маленький пригорок, а наступающие на него вражеские солдаты — цветы, покачивающиеся из стороны в сторону на ветру. Автор еще в начале рассказа мельком упомянул, что в этом месте росла мандрагора. Мне показалось забавным, что солдат бросается на землю, приняв за врагов растения из семейства пасленовых… Однако затем я решил заглянуть в энциклопедию и нашел там рисунок с изображением мандрагоры. Этот цветок, как оказалось, уникален тем, что его корень по форме очень часто напоминает фигуру человека. И тогда видение старого солдата предстало передо мной уже совсем в другом свете! У меня словно бы открылись глаза: я понял, что слова могут нести глубокий подтекст, скрывать множество тайн, а то и сыграть с читателем злую шутку. Все произведения, которые я затем читал, отбирались мною с учетом моего открытия. Я старался оценивать содержание книг с критической точки зрения, ожидая снова натолкнуться на те или иные «заросли мандрагоры». Однако я очень быстро разочаровался.
— Разочаровались?
Боз посмотрел Франклину прямо в глаза.
— К сожалению, я понял, что писатели зачастую относятся к своему повествованию поверхностно и не уделяют должного внимания правдивости. Их произведения изобилуют неточностями и даже ляпсусами, потому что они недостаточно хорошо знают то, о чем пишут. Короче говоря, многие авторы создают лживые произведения, и это касается даже самых великих писателей. Меня это потрясло!
— Мне кажется, что вы уж слишком суровы, — заметил Фрэнк. — Писатель, безусловно, не является высококлассным специалистом в том, о чем он пишет, и…
— А по-моему, — бесцеремонно перебил его Боз, — именно таким специалистом писатель и должен быть! И это убеждение, возникшее у меня еще в юности, является определяющим во всем моем творчестве. Все, о чем мне хочется рассказать читателю, я пишу подробно, правдиво, опираясь на документы и на проверенные мною факты… Вот так-то! Как и шериф Донахью, вы не сможете уличить меня в халтуре. Это — единственное, что я считаю «делом чести» в работе писателя. Мои произведения изобилуют мандрагорами. Их нужно всего лишь суметь заметить.