Никто не узнает
Шрифт:
— Алло.
— Ника, я звонил тебе домой и мне сказали, — голос Стаса был полон беспокойства.
— Да, я сейчас в клубе "Ртуть", — прервала его Ника.
— Ты с ума сошла! Ты знаешь кто его хозяин?!
— Уже знаю, — ответила она голосом без всякой интонации.
— Черт! Ника! — воскликнул Стас. — Я немедленно приеду за тобой! Слышишь? Сейчас же иди к выходу и жди меня там!
Не дожидаясь ответа Стас закончил разговор. Ника перезванивать не стала. Сложила свои вещи в сумочку, поднялась с дивана, поправила смятое голубое платье и вышла из комнаты.
Она нашла Зойку и попрощалась с ней, сказав, что
— Привет.
— Садись в машину, — вместо приветствия ответил он, глядя куда-то за ее спину.
Ника обернулась, проследив за его взглядом — у входа, скрестив руки на груди, стоял Скиф и ухмылялся. Заметив, что Ника на него смотрит он улыбнулся еще шире и чуть кивнул. От этой ухмылки у нее мороз побежал по коже — Ника вдруг поняла, что как и в той истории с Тамиром самое страшное только начинается.
Девушка поспешно села в машину и захлопнула за собой дверцу. Когда выехали со стоянки Стас принялся отчитывать Нику:
— Ника, я же говорил тебе! Почему, почему ты никогда меня не слушаешь?!
Она молчала и смотрела в окно. Стас осекся и совсем другим, полным беспокойства голосом спросил:
— Что-то было? Он тебе что-то сделал?
— Я… я, знаешь, — голос у Ники дрожал и она смотрела на дорогу, словно стеклянными глазами. — Я зашла в кухню и украла банку черной икры, а потом… в кабинете у него… на карнизе, за шкафами… в диван… жуткий, красный такой диван… а еще в эту штуку, что закрывает батареи… Я везде насыпала. Что бы, когда она тухнуть начнет, у него так весь кабинет провонял… Что бы клуб весь провонял…
— Ника! Ты слышишь?!
Она вздрогнула и обернулась к Стасу.
— Было. И сделал. И обещал, что со временем сама буду хотеть делать для него все, что угодно. — Глаза ее влажно блестели. — Что делать мне? Что мне теперь делать? Это ведь только начало… Стас! Ян возвращается через три дня, а я… У меня де жа вю просто…
— Ты ни в чем не виновата, — попытался успокоить ее Стас.
— Я боюсь… Это же… То же самое было в прошлый раз! Теперь он будет шантажировать меня и… Я могла бы рассказать все Яну, но… Он не поверит! Он будет злиться на меня из-за того, что я так долго ему ничего не говорила, а мы… Я ему обещала, понимаешь?! Я обещала, что между нами не будет никаких секретов!
— Ника, — Стас пытался ее успокоить, но она снова его перебила.
— Я не могу! Не могу просто ему ничего такого рассказать! Я боюсь, что это будет для него слишком большим ударом и он снова вернется к наркотикам! Стас, у него же всего пол года реабилитации, ему сейчас так легко сорваться!
Ника плакала, откинувшись на спинку сидения.
— Стас, если бы ты знал, что за мысли приходят ко мне в голову! Если бы знал, как мне тяжело это! Стас! Мне умереть хочется! Умереть, но… — Ника поразила Стаса следующей фразой: — Я за Яна боюсь. Я же вижу, как он меня любит. Он не сможет без меня…
Она закрыла лицо руками и сжавшись в комок плакала. Стас смотрел, как вздрагивают ее худенькие плечи, и сердце у него разрывалось от жалости. Он понимал, что Ника права, права во многом, а главное, он знал, что она это понимает. Но не говорит, боясь упрекнуть его, Стаса —
Стас съехал с дороги и остановив автомобиль на обочине, обнял Нику, желая как-то поддержать.
— Послушай, — сказал он ей, — я понимаю, что сейчас мои слова для тебя пустой звук, но поверь, Скиф получит свое. Просто еще не время. А тебе пока нужно быть сильной, готовиться к встрече с Яном и сделать все возможное, что бы о твоем знакомстве со Скифом знало как можно меньше людей. Хорошо? И даже не смей думать о смерти, поняла?
Она подняла на Стаса заплаканные глаза и шмыгая носом пообещала:
— Хорошо.
— Вот и умница. Сейчас я отвезу тебя домой, ты примешь душ, выпьешь валерьяночки и ляжешь спать, а утром будет новый день. Если нужна будет моя помощь — звони в любое время дня и ночи. Звони, даже если нужно будет просто поговорить.
Ника приехала на вокзал встречать Яна. Приехала одна. Хотя его друзья тоже старались просочиться, но Ника дала понять, что первый вечер приезда принадлежит ей и только ей. Никогда она еще так не нервничала от ожидания — одна ее часть желала возвращения Яна, потому что соскучилась безумно, а другая ее часть так же безумно боялась его возвращения. Потому что Скиф, потому что все сложно, потому что возможна катастрофа.
Скиф. При воспоминании о нем Ника поежилась и глубже затянулась тонкой сигаретой. Никто никогда не узнает, каких сил ей стоит гнать от себя воспоминания о том вечере в клубе "Ртуть". Ника тряхнула головой — не нужно думать об этом. Ян приезжает. Надо быть веселой и сияющей. Надо быть такой счастливой, что бы он ничего не заподозрил, что бы у него и мыслей никаких не возникло о том, что с Никой тут происходило что-то из ряда вон…
Поезд. Ника вышла из-за газетного киоска, за которым пряталась от пронизывающего ветра и вдруг увидела Дашу. Ника не узнала бы ее, если бы не розовые, теперь больше похожие на паклю, волосы. Даша металась по перрону что-то высматривая, потом ринулась к шестому вагону. Шестой. У Яна был шестой вагон. Ника, повинуясь внутреннему инстинкту вновь отошла за киоск и наблюдала за происходящим оттуда.
Никины подозрения подтвердились — Даша тоже встречала Яна. Как только он вышел из вагона, она бросилась к нему. Вела она себя странно — хватала Яна за руки, заглядывала в лицо, Нике даже показалось, что еще немного и она бросится перед ним на колени. Ян же старался от Дашки избавиться, обойти ее и явно высматривал Нику. Нацепив на лицо улыбочку и махая рукой, Ника вышла из укрытия и подбежала к Яну. Заметив ее, Даша как-то съежилась и пятясь спиной, словно рак, ушла, смешавшись с толпой.
— Моя девочка, — Ян опустил на серо-красные плитки тротуара чемодан и обнял Нику.
Она что-то пискнула в ответ, и уткнулась ему в грудь не желая обнаружить навернувшихся на глаза слез.
С вокзала поехали к Яну. Ника вела себя странно — он заметил это еще когда они ехали в такси — она не выпускала его ладонь из своей — сухой и горячей, заглядывала ему в лицо улыбаясь, что-то болтала, но несмотря на улыбку, выражение ее глаз было каким-то тревожно-обреченным, а речь слишком оживленной.