Никто не выживет в одиночку
Шрифт:
Он был доволен, но страдал колитом. Ел всякую дрянь, и живот напоминал свалку, выделяющую газ.
Вот и пришел в кабинет диетолога.
Вот черт, она молодая и очень даже симпатичная. Под медицинским халатом только золотая цепочка. Стоптанные кеды. Длинные волосы заплетены в косички, и лицом тоже слегка напоминает индианку.
«Ты когда-нибудь жила в американских индейских резервациях?»
«Нет».
«А кажется, что ты оттуда».
Он и не думал трахаться с ней, с этой скво. К тому же у него на самом деле болел живот.
В спортзале,
Он весь вспотел, сидя перед ней. На нем была толстовка с отрезанными рукавами, заношенная и очень модная. Он сидел, напрягая своим фирменным способом плечи, как всегда делал, когда хотел показать накачанные мышцы.
«Ложись».
Над его головой оказалась лампа из рисовой бумаги, совсем как у матери, которая работала теперь в «Бинго».
Делия надавила ему руками на живот. Черт, от щекотки ему стало смешно.
«Расслабься».
Гаэ сжал задницу. Диетолог давила своими острыми пальцами. Ощущение было такое, будто по его телу ходит кошка. Он весь покрылся мурашками.
Опять засмеялся.
Диетолог тоже рассмеялась.
И он отметил розоватость ее зубов, маленьких и с выемками по бокам, как на занавеске, изъеденной мышью.
Она тут же прикрыла рот, точно совершила ошибку, засмеявшись.
Гаэ поднялся, натянул модную толстовку, одновременно проводя по верхним зубам языком, пробуя представить ее ощущение.
«Нащупала что-то? Опухоль?»
Она уже не смотрела на него. Заполняла бланк. Запретила ему газированные напитки, пиццу, свежие сыры. Он печально взглянул на нее.
«И что же мне теперь есть?»
В это время проходил поезд. Яблоко, как обычно, упало и покатилось. Гаэ резко нагнулся и схватил его.
«Ну вот, ешь это».
Он откусил большой кусок. С этого началась магия.
Первый раз, когда они занялись любовью, Гаэ подумал: «Мне сам Бог помогает». Он почувствовал, что улетел на небо, но не потому, что умер, а для того, чтобы трахаться снова и снова. Настоящий японский трансформер. Этим они и занимались несколько месяцев в ее кабинете во время обеда, пока в соседнем зале практиковали гимнастику тай-цзи. Благодаря Делии он узнал о мюсли, о гранатовом соке и «Герое с тысячью лицами» Джозефа Кэмпбелла.
Это она сказала ему: «Выбирайся из этого района, он тебе не подходит. Он дает лишь временное утешение, как пицца и пиво. Потом возникает застой, пучит живот и ты уже нигде не чувствуешь себя уверенно». Она погладила ему грудь. «Я предпочитаю мужчин без мышц».
Он перестал принимать анаболики и экстези. Дал ей почитать кое-что свое (кусая до крови ногти в ожидании ее мнения), маленькие истории, рассказы на одну-две страницы. Сам залпом прочел «Героя с тысячью лицами», почувствовав себя на месте главного героя, замершего на пороге, готового к «попытке».
Она тоже была готова. Она умерла и возродилась. Они встали на ноги, как мокрые жеребята. Взялись за руки. Вышли из кабинета.
Однажды
«Спасибо».
«За что?»
«За любовь ко мне».
Гаэтано разгладил ее волосы обеими ладонями с разведенными пальцами. Ее тонкое прекрасное лицо было совсем близко. Хотел прожить с ней всю свою жизнь, в этом заключалось все его будущее.
Он перешел через дорогу, там был неплохой бар. Вернулся, неся на тарелке маленькие пончики «Сан-Джузеппе». Она ела их под фиолетовой листвой в темноте. Давилась жареным тестом с кремом и не возмущалась, казалась счастливой — ведь он кормил ее. Она посмотрела снизу на его лицо, и в самом деле напоминающее боксерское.
«Тебя когда-то сильно побили?»
«Нет, я родился таким сплющенным».
«И не изменился, пока рос?»
«Нет».
«К счастью».
Был февраль, время карнавала.
Конечно, мороженым в лицо — это уже чересчур. Гаэтано смотрит на свою бывшую жену. Думает о тех косичках индианки, об ушедшем времени.
Думает об их сексе. Особенно об одной постели. Всегда есть какая-то самая удачная постель, неизвестно почему.
Понимаешь это только потом, когда прокручиваешь в голове.
Может, она и не самая удачная, не самая сексуальная и похотливая. Но зато самая человечная. В ней был ты весь.
Может быть, потому, что тогда ты был девственником.
Той ночью ты и вправду был девственным по сравнению с жизнью.
Нигде еще не испачкался.
Вы пробирались через заросли ежевики к горячему источнику, и оба поскользнулись, когда земля стала маслянистой и светлой. Делия, такая худющая, с таким беззащитным телом, прежде чем войти в воду, нащупывала ногой дно. Ты следовал за ней, голый и глупый, как любой человек без одежды. Адам и Ева, ей-богу. По мягкому мху. Делия объясняла тебе что-то о жизни водных растений.
Потом та свеча (Делия повсюду расставляла свечи), и ты идешь, обнаженный, по этому съемочному павильону. С грязными ногами и блуждающим огнем.
Ее тело и вправду казалось тебе храмом, и ты был коленопреклоненным монахом. Такова была сущность любви.
До самого рассвета. Когда ты проводил ее на вокзал. Ей надо было на поезд. Куда же она ехала?
Да, кажется, в то место, где стояли пчелиные ульи. Она изучала свойства прополиса и воска.
Ты думал о ней весь день, представляя в шляпе пчеловода с сеткой. «Чтобы никто не ужалил тебя, любимая, чтобы пчелы подлетали к тебе, к твоему тонкому и глубокому телу только затем, чтобы принести мед».