Никто нигде
Шрифт:
Забота и внимание научного руководителя не слишком помогли моей диссертации, но очень помогли мне самой. В этот период он был в моей жизни единственным бесстрастным зеркалом. То «я», что отражалось в его замечаниях, оставалось со мной, словно моментальные снимки в фотоальбоме, напоминая мне о том, кто я и где я.
Я боялась показывать работу научному руководителю, поэтому оттягивала написание и сдачу окончательного текста до самого последнего момента. С мастерством литературного хирурга я вычистила из своего диплома все богатство выражений. В нем не осталось ничего личного, кроме короткого посвящения. Яркие иллюстрации из жизни, которые
Тим снова начал ко мне заглядывать — старался спасти дружбу, которую я так безжалостно уничтожила. Мы отчаянно ругались, и, как правило, я выходила победительницей, хотя говорило это скорее о том, что мой страх был сильнее его страхов, чем о чем-либо ином. Мы уже начали сходиться вновь, но тут ко мне переехала Карен.
Был мой день рождения. Тим был приглашен на праздник. Кэрол, Карен и Тим стояли вокруг обеденного стола Карен, накрытого прекрасной старинной кружевной скатертью. Разлили вино по хрустальным бокалам, подаренным мне на двадцать первый день рождения. Подняли бокалы и чокнулись.
— С днем рождения! — раздалось хоровое поздравление — и вдруг все завертелось перед глазами. Донна застыла, словно во сне. Рот мой приоткрылся от изумления. Ведь я уже видела все это — два года назад, во сне, точно так, как сейчас!
Стоило Кэрол вообразить, что она более или менее нормальна, как мир ее вновь рухнул. Право, странно, как это повторялось снова и снова.
Закончился последний год учебы в университете. Мне хотелось бы продолжать учебу, но, с другой стороны, слишком велик был страх перед долгими и прочными отношениями. Тем более, что в последнюю неделю мой научный руководитель, кажется, начал понимать, какова я на самом деле.
Не знаю, что он понял, когда я преподнесла ему прощальный дар — туманное по смыслу стихотворение. Нервничала я страшно. Для меня это был огромный шаг ему навстречу. Этим стихотворением я хотела отблагодарить его за интерес ко мне, терпение и поддержку. В нем я пыталась объяснить ту вечную дилемму, в которой жила и которую пыталась преодолеть. Он принял мой дар с благодарностью. Я от всей души желала бы, чтобы он проявил побольше равнодушия: мне по-прежнему трудно было выносить благодарность или похвалу.
Будущего я боялась страшно. Во время учебы мне приходилось работать волонтером в самых разных местах. Это дало мне опыт конкретной социальной работы в областях, связанных с моим обучением, и возможность претендовать на «профессиональную» работу. Я решила искать место социального работника. Личных и профессиональных рекомендаций у меня было немало, и резюме выглядело довольно впечатляюще. Скоро мне предложили сразу два места, так что я могла выбирать. Одно предполагало работу с детьми — этим мне уже случалось заниматься. Другое — в приюте для бездомных. Его я и выбрала.
Дэвид был одним из сотен людей, встреченных мною на новой работе, но меня он поразил как самый неприкаянный. Он был со мной одного возраста, но если я старалась вытащить себя из болота — он, наоборот, отчаянно туда стремился.
Других сотрудников центра мой подход смущал. Мне говорили, что я все делаю неправильно — мои показатели в работе с клиентами за две недели выше, чем у других социальных работников за целый год! Мало того: они настаивали на том, чтобы я больше общалась с коллегами, в частности, чтобы весь обеденный перерыв проводила в комнате для персонала. Неписанные правила Уилли никогда не уважал — так что через две недели он ушел с этой работы.
Желая заслужить уважение Уилли, Дэвид бросил пить. Уважения не заслужил — однако Уилли преисполнился гордости, ощутив себя успешным социальным работником. Дэвид узнал, что я ухожу. Я попрощалась с ним и дала свой телефон, на случай, если ему захочется со мной поговорить.
Позвонил он очень скоро — и рассказал слезливую историю о том, что его выкинули на улицу и ему негде жить. Уилли — уже не раз подбиравший бездомных созданий, символизирующих для него одинокую и беспомощную Кэрол — немедленно пришел на помощь и предложил Дэвиду поселиться в сарае у нас на заднем дворе, символе тех сараев и гаражей, где искала убежища Кэрол много лет назад.
Дэвид был законченным лгуном. Да, честно говоря, и законченным мерзавцем. Не было такого способа эмоционального шантажа, каким бы он не воспользовался. Уилли умел вести споры на интеллектуальном уровне, но, когда дело доходило до чужих эмоциональных проблем, совершенно терялся. Умелый манипулятор, работающий на уровне эмоций и отношений, мог разбить его бесстрастный объективный подход вдребезги — что и произошло. У Кэрол эмпатии не было, но она, по крайней мере, умела ее изображать. Ее духовная поверхностность и наивность в вопросах человеческих отношений сделали ее идеальной жертвой. Ей предстояло отправиться в ад и оттуда вернуться.
В каждого из нас встроены два механизма выживания — «сражайся или беги». Уилли стал персонифицированным ответом на мои внешние страхи — ответом по типу «сражайся». Кэрол воплощала в себе ответ по типу «беги»: бегство от страхов, которые я ощущала как исходящие изнутри — от страха перед эмоциями.
Мы с Тимом пытались восстановить отношения — вновь отношения двух невинных детей. Тим очень старался. Но снова, когда уже, казалось, все наладилось — мой страх перед близостью выходил на первый план, и вновь появлялась Кэрол, готовая бежать.
Тим приходил меня навестить. Не в силах демонстрировать свои чувства при постороннем, тем более, при таком лицемере, как Дэвид, я пряталась за Кэрол, а та, как обычно, старалась всех развлечь и развеселить.
Дэвид смеялся. Он видел, как Тим приносит мне на работу цветы. Слышал, как я говорю с ним по телефону. И ждал своего часа, чтобы его уничтожить.
— Кстати, ты в курсе, что мы собираемся пожениться? — поинтересовался он как-то у Тима, словно невзначай.
У Тима отвисла челюсть. Лицо его окаменело. Напряженным голосом он с трудом выдавил: