Никуда от меня не денешься
Шрифт:
— Я скоро буду.
Жду, когда Раяна уйдет, а сама направляюсь в парк. Ничего лучше я не придумала. Начинает накрапывать дождь, а ведь утром проглядывало солнце. Я без зонта, а значит, придется промокнуть. Жду, что мама позвонит, я сама не хочу ей набирать.
— Да, — грубо принимаю вызов спустя двадцать минут.
— Ты считаешь, что имеешь право бросать мой номер телефона в черный список? Кто дал тебе право не отвечать на мои звонки? — начинает с агрессии, словно это я виновата в ее аморальном поведении.
— А ты считаешь, что можешь лезть в
— Ян мне рассказал, что ты видела нас у бассейна, — намного спокойнее. — Вера, как ты могла подумать, что я лезу к твоему парню?! — натурально возмущается, если бы я не знала ее, могла бы поверить. — Мне прописали новое успокоительное, и вместе со спиртным, которое я выпила в тот день, оно вызвало у меня помутнение рассудка, сильные галлюцинации. Я вообще не понимала, что происходит. Я думала, что нахожусь с Эдиком, — в ее голосе звучат истерические нотки. Я не знаю, говорит она правду или лжет, но так хочется в это поверить… Хотя не стоит забывать, что моя мама та еще актриса. — Ян ненавидит меня. Не удивлюсь, если он нарочно все подстроил! Снял видео и теперь шантажирует меня! Ника, ты должна забрать у него запись…
Глава 39
Ника
Игнорирую очередной звонок от мамы. Она не хочет понять, что я ничем не могу ей помочь. Мамины откровения меня еще больше запутали. Теперь не знаю, во что верить. Раньше мама до галлюцинаций не напивалась. Она пытается меня убедить, что Ян ее спровоцировал, а потом снял все на камеру, чтобы иметь на нее компромат. Она боится, что Самсонов в любой момент может использовать запись, чтобы Эдуард Викторович выставил нас на улицу. Я не боюсь лишиться того, что нам никогда не принадлежало, а вот у мамы настоящая истерика. Она живет в страхе. Переложила на меня ответственность и ждет, что я договорюсь с Самсоновым. Требует, чтобы я с ним помирилась. Заставляет выкрасть запись, а лучше всего уничтожить телефон и ноутбук Самсонова. Мне кажется, она не в себе. Если выяснится, что есть копии записи, хранящиеся в другом месте, не удивлюсь, если она начнет уговаривать меня устроить поджог.
— Вера, ты не понимаешь, если Эдуард меня выставит за дверь, меня не возьмут на работу ни в один приличный дом! Мне нечем будет платить за твое образование. Пойдешь работать поломойкой? — так заканчивается почти каждый наш разговор.
Как я и думала, Самсонов перед гонкой решил удостовериться, что я не сольюсь. Видела его несколько раз за последние дни. Каждая наша встреча заканчивается короткой стычкой, обменявшись «любезностями», мы расходимся. Он присылает мне сообщения с напоминанием, в которых продолжает называть «Вера».
— Ты очень бледная, — беспокоится обо мне подруга. Я плохо себя чувствую, глаза едва держу открытыми. — Идем, я провожу тебя в медблок, — предлагает Раяна.
— Отсижу еще одну пару, — надеясь, что станет чуть лучше. Не хочу пропускать, потом придется отрабатывать. Раяна с опаской посматривает на меня всю лекцию. Лучше мне
— Проводите ее в медблок, — подозрительно косится на меня, провожая взглядом до самой двери. Врач не позволяет Раяне остаться, отправляет ее обратно на лекцию.
— Наберешь мне, — просит она, прежде чем уйти.
Врач осматривает меня, измеряет давление, которое оказывается низким. Проверяет зрачки, просит сдать анализы. Сообщает, что результаты отправят мне на почту. Если выяснится, что я употребляла наркотики, результаты сразу отправят в ректорат, а это моментальное отчисление. Мне не о чем переживать, ничего такого я никогда не пробовала. С другой стороны, и давление у меня никогда не падало…
На миг мне становится страшно, а вдруг мне что-то подмешали…
Не может быть, я бы наверняка поняла…
Мне ставят укол, предлагают полежать минут пятнадцать на кушетке. Снова измеряют давление.
— Сейчас отправляйся домой, — дают рекомендации, в которых обязательным пунктом является хорошее трехразовое питание. — Придумают себе диеты, на нее без слез не взглянешь, ветер подует, унесет, — слышится голос врача через прикрытую дверь. Не поверила, значит, что я не сижу на диете. Усмехаюсь. Наше питание сложно назвать калорийным и сбалансированным.
Прихожу в общежитие, пишу Раяне, что не приду на последнюю пару. Сообщаю, что упало давление, меня отпустили.
«Скоро приду, приготовлю поесть. Ты лежи, ничего не делай», — обычная забота, а так приятно.
Ложусь в постель, несмотря на укол, я все еще чувствую слабость. Начинаю засыпать, но меня будит звонок. Жалею, что отключила беззвучный режим. С надеждой, что звонивший отстанет, пытаюсь расслабиться, но по тому, как настойчиво разрывается телефон, я понимаю, что это, скорее всего, звонит мама.
Так и есть. Приняв вызов, сразу сообщаю, что мне плохо, я только что вышла от врача. Немного привираю, но маме, видимо, все равно.
— Ты поговорила с Яном? — видимо, даже меня не услышав.
— Нет. И не собираюсь, — от обиды дрожит голос, но я стараюсь говорить твердо.
— Вера, ты, видимо, не до конца понимаешь, что с нами будет, если эта запись…
— Мне все равно! — перебиваю ее, повышая голос. — Я устала! Мне плохо, но тебе ведь до меня нет дела. Тебя интересует только потеря статуса и денег…
— Где бы мы сейчас были, если бы не я? Неблагодарная дрянь! После смерти твоего отца я делала все, чтобы ты ни в чем не нуждалась, и это твоя благодарность? — у меня слезы из глаз текут, и это никак не связано со слабостью, что до сих пор не прошла. — Ты не можешь уговорить своего парня удалить запись? — продолжает мама.
— Я ведь тебе уже говорила, — повышаю голос. — Ян не мой парень. Мы расстались! Он не станет меня слушать.
— Это ты меня не слышишь! Помирись с ним. Сделай все, что он хочет, упрашивай его, соблазняй…