Никуда от меня не денешься
Шрифт:
— Перестань брыкаться, пока по яйцам мне не попала, я не уйду, просто расслабься и спи, — фиксирует мое тело в крепких объятиях.
— Иди спать к себе, я не буду брыкаться, — зло выговариваю. Я не хочу с ним спать, знаю, чем может закончиться пробуждение, на это и рассчитывает Самсонов.
— Я хочу, чтобы ты брыкалась и стонала подо мной, — шепчет в ухо, обжигая горячим дыханием. Целует в ухо, захватывает мочку губами. Запустив по телу волну мурашек, он умело разжигает в крови пожар.
— Если ты не прекратишь, я буду кричать, —
— Кричи, — через сжатые зубы. — Я хочу слышать твои крики и стоны. Готов всю ночь доводить тебя до оргазмов, чтобы ты сорвала голос, — толкается эрегированным членом сзади, одеяло — слишком тонкая преграда. Низ живота стягивает от возбуждения. Невозможно оставаться рядом с ним холодной воблой. Все разумные доводы испаряются от его пошлых обещаний, влажного языка на моих скуках, крепких объятий…
Если так продолжится, я уступлю Яну. Я не хочу, чтобы нас связывал только секс. Он будет творить, что ему вздумается, а я буду сидеть дома, ждать его?
— Помоги… — мой крик гасят его губы. Язык ныряет в рот, не дает возможности позвать на помощь. Несколько минут я пытаюсь сопротивляться, бить его через одеяло, кусаться и отворачиваться от поцелуев, но быстро теряю силы.
Как только я сдаюсь, Яне перестает зло терзать мои губы. Поцелуй становится нежным, сладким. Развернув к себе, нежно целует мое лицо, словно хочет успокоить, а не возбудить.
— А теперь постарайся уснуть, тебе нужно отдохнуть, — голос просел, словно у заядлого курильщика. Я тоже возбуждена, но не настолько, чтобы мучиться бессонницей, а у кого-то явно будет непростая ночь. Сам виноват, я не звала его в гости. — Засыпай, Ника, — убирает волосы, открывая лицо.
Не представляю, как уснуть под его пристальным взглядом. К себе Ян не уйдет, если я продолжу его прогонять, все может закончиться исполнением его обещаний. Ему непросто дается воздержание.
Закрываю глаза. Стараюсь расслабиться, дышать спокойно, но очень долго у меня ничего не получается. Я чувствую его близость каждой клеточкой кожи, слышу неровное дыхание, которое ласкает кожу лица.
— Ника, ты не спишь, — шепчет Самсонов.
— Если ты не будешь меня будить, то я усну, — бурчу, накрываясь с головой одеялом.
Ян смеется, стягивает одеяло вниз.
— Дышать углекислым газом вредно.
Не помню как, но мне удалось уснуть. Проснулась я рано. Будто во сне меня кто-то толкнул. Кто-то?
Самсонов спал на второй половине кровати в одном полотенце, обернутом вокруг бедер. Руки за головой, расслабленная поза. Идеальный торс, длинные накачанные ноги. Не выдержав, я взяла с тумбочки телефон и сделала несколько снимков.
Недолго думая, поднялась тихонько с постели. Оделась, забрала сумку с вещами, которую собрала с вечера. На цыпочках, стараясь не шуметь, покинула спальню. Сходила в гостевую уборную и гостевой душ на первом этаже. На все про все ушло не больше двадцати минут. Если бы у меня были деньги, я бы прямо сейчас вызвала такси…
Оставаться
Для злости и раздражения у меня была причина — карточку я так и не нашла. Все мои надежды осыпались прахом. Самсонов вынуждает меня вернуться к нему, но я лучше с голоду опухну, чем приду на таких условиях. Честно скажу, мне претят его методы добиваться своего.
— Ника, доброе утро, — подпрыгиваю от неожиданности, услышав голос Эдуарда Викторовича за спиной.
— Доброе утро, — натягиваю на лицо улыбку.
— Ты так рано проснулась, — комментирует он, переводя взгляд на собранную сумку.
— Да… — думаю, что еще сказать. — Моя соседка потеряла вчера вечером ключ от комнаты, ночь провела у девочек, но ей нужно попасть в комнату, чтобы переодеться… — мне кажется, звучит не очень убедительно. — Я хотела вызвать такси, но карту то ли потеряла, то ли оставила в общежитии, — зачем-то указываю на рюкзак, валяющийся в ногах.
— А Ян еще спит? — интересуется Эдуард Викторович, как-то подозрительно смотрит на меня.
— Да, не стоит его будить, — поспешно. — Пусть отдыхает, у него была тяжелая неделя, — сочиняю на ходу, понятия не имею, какая у него была неделя.
— С мамой не попрощаешься? — спрашивает Эдуард Викторович. Мне становится неудобно перед ним. Он любит мою маму и из-за занятости многого не замечает.
— Не хочу ее будить, попрощаюсь по телефону, когда она проснется.
— Ну, хорошо. Я скажу Владимиру, он тебя отвезет, — предлагает отчим, тут же звонит водителю.
— Спасибо вам большое, — стараюсь сильно не радоваться.
— Ника, тебе нужны деньги? — подхватывая мою сумку, интересуется он.
— Нет, не нужны, спасибо, — просить мне неудобно. — Главное, чтобы я не потеряла карту… — выдерживаю паузу, корчу грустную улыбку.
— Если не найдешь карту, сообщи мне. Заблокируем старую и перевыпустим новую, ее тебе сразу привезут, — подбадривает меня. Я хватаюсь за эту мысль. Так и сделаю, назло Самсонову обращусь за помощью к его отцу!
На пороге Эдуард Викторович останавливается, лезет в шкаф, достает из портмоне несколько пятитысячных купюр, протягивает мне.
— Не надо… — мотаю головой.
— Бери, бери, вдруг не найдешь карту, на что жить будешь?
Не стоит его посвящать в то, что я второй месяц питаюсь за чужой счет. Живу за счет девочки, у которой ничего нет, она сама едва сводит концы с концами…
Стоит об этом подумать, я начинаю сильнее злиться на Яна.
— Спасибо. Большое спасибо, — принимаю помощь. Я не в том положении, чтобы отказываться.
Сажусь в машину. Покидаю особняк. На губах гуляет улыбка. Представляю выражение лица Самсонова, когда он проснется и поймет, что я уехала без него…