Нити Данталли
Шрифт:
Данталли задумчиво поджал губы.
— Это приносит облегчение. На какой-то миг. Обманчивое, но облегчение: когда ты отвлекаешься на крик, ты на секунду забываешь о боли, но потом все возвращается.
— Вот оно, значит, как… — хмыкнул аркал. — То есть ты не позволяешь себе этого облегчения?
Мальстен поморщился, вновь вспомнив уроки своего детства.
Нечего кричать, это не помогает. Ты только привлекаешь внимание к себе, и в этом никакой практической пользы нет. Единственная польза может быть в твоем терпении. Учись терпеть молча.
— Я же говорю, это ощущение обманчиво, — качнул головой он. — Практической пользы
Бэстифар оценивающе хмыкнул.
— Удивительная ты личность, Мальстен. Ну и муштра была у тебя в детстве! Никаких послаблений, голая выдержка. Даже не представляю, сколько всего ты можешь перенести, раз уж тебе удается молча справляться с расплатой. Расскажи, какая она. Каково это — ощущать ее?
Мальстен повел плечами.
— Мне не приходит на ум ни одного слова, кроме «больно», — усмехнулся он, — но тебе это вряд ли хоть что-то объяснит.
Данталли замолчал, вновь сосредоточившись на ране малагорца. Бэстифар закатил глаза.
— Да уж, Мальстен, ты тот еще рассказчик! Ума не приложу, как меня угораздило завести дружбу с таким непроходимым занудой.
Данталли криво ухмыльнулся.
— Тебе недолго осталось меня терпеть.
— И пессимистом, — кивнул Бэстифар, чуть поворачивая голову к данталли. Тот нахмурился.
— Не дергайся, пожалуйста, — попросил он.
— Извини. Не буду. Так с чего такие мрачные мысли? «Недолго осталось» — почему это? Считаешь, что Рерих уже отправил за нами погоню? Умоляю, Мальстен, ты считаешь, что мы не дадим отпор? Показательное преклонение колен в исполнении целой армии тебя нисколько не впечатлило?
— Дело не в том, — качнул головой данталли, делая последний стежок. — Я имею в виду, что вскоре наши с тобой пути разойдутся. Твоя дорога ясна: ты направляешься домой. Я же… не знаю, видимо, в какую-нибудь глушь, еще не решил. Но, если уж хочу выжить, придется теперь скрываться. Рерих не оставит попыток до меня добраться — теперь это уже политически важно.
— Серьезно? — приподнял брови аркал. — То есть, ты считаешь, что я увел тебя с поля боя, чтобы вот так бросить на произвол судьбы? Ты уж извини, Мальстен, но я взял на себя ответственность за твою жизнь и не намерен отправлять тебя на все четыре стороны.
Данталли тяжело вздохнул, оставив замечание Бэстифара без внимания.
— Рану я тебе зашил. Нужно наложить повязку и следить, чтобы не возобновилось кровотечение.
— Подождет, — отмахнулся аркал. — Для начала я отмоюсь от этой лагерной грязи, а уж потом буду перевязываться. А еще я хочу все же прояснить момент с твоим самоотверженным желанием скрываться в забытых богами уголках Арреды. В Малагории до тебя Рерих не доберется. Не сможет — это не в его праве. В моей стране нет и Красного Культа, там ты сможешь жить спокойно. И на твоем месте я бы не артачился — в конце концов, податься тебе некуда.
Мальстен хмуро сдвинул брови.
— Что ж, за предложение спасибо, но вынужден отказаться.
— Что? — непонимающе покачал головой Бэстифар. — Ты сумасшедший? Почему? Держишь зло на Малагорию, потому что когда-то мой соотечественник наступил тебе на ногу?
Данталли невесело усмехнулся.
— Не держу я никакого зла на Малагорию, — отмахнулся он. — Тут дело в другом. Я не привык… так. Не привык быть прихлебателем.
Аркал изумленно вскинул брови.
— О, боги, так вопрос еще и в названии? — всплеснул руками он. — Нет, Мальстен, серьезно, ты меня убиваешь. Это же несусветная чушь! Поменяй «прихлебателя» на «гостя», и моментально получишь совсем другое отношение к этому вопросу. Со всех сторон, между прочим.
Мальстен поджал губы и опустил глаза в пол. Бэстифар резко поднялся и сложил руки на груди.
— К тому же, — не дав данталли привести свои аргументы, продолжил аркал, — прихлебателем ты в любом случае не будешь. На деле я хочу предложить тебе не только убежище, но и работу. На постоянной основе.
Мальстен скептически приподнял бровь.
— Это какую же?
— Уже лучше. Хоть скептический, но интерес в глазах проснулся, — Бэстифар вновь присел на табурет, глаза его заблестели азартом. — В Грате, куда меня любезно сплавил мой достопочтенный папочка, у меня есть некоторое… гм… увлечение. Я держу свой цирк.
Мальстен удивленно посмотрел на аркала. Не раз он слышал от него, что сама жизнь напоминает ему цирк. Однако отчего-то данталли никогда не думал, что это выражение пришло к другу неспроста.
— Так вот, откуда все эти твои сравнения, — хмыкнул кукольник.
— О, да, — осклабился аркал. — Это осознание пришло ко мне довольно давно. Еще, пожалуй, в детстве. Жизнь похожа на цирк. Не на театр, нет. В театре от актеров все-таки требуется определенная эстетика, определенная приверженность жанру. Да, то же лицемерие, та же верность роли, но все же в театре актер — картинка, напускного образа там куда больше, чем настоящей души. Роль никогда не раскрывает артиста полностью, он в ней растворяется, забывается, становится кем-то другим. В жизни мы до конца не можем стать кем-то другим, наше естество прорывается сквозь маску, то так, то эдак. Цирк же — иное дело. Цирк принимает тебя и твой талант такими, как есть. Цирк сложнее, жестче, агрессивнее и тем самым — живее театра. Когда отдаешься роли настолько гротескно, а иногда даже отвратительно, что маска срывается сама, остается лишь естество и талант. И это определяет тебя. Цирк вызывает трепет и страх одновременно с восторгом и восхищением. Чем опаснее номера, тем больше оваций в зале. Если в цирке есть номер с уродствами, он воспринимается сильнее, чем все другие. Люди ненавидят правду жизни, и все же тянутся к ней.
Мальстен не разделял позиций аркала. По крайней мере, разделял не полностью. Однако малагорец говорил с таким жаром, что спорить у данталли не возникало никакого желания. Он мог лишь кивать, отчего-то ощущая, как нечто темное и потаенное поднимается в душе и заставляет оба сердца стучать быстрее при упоминании особенной природы цирка.
— На моей арене выступают талантливейшие артисты, Мальстен, — продолжил Бэстифар, самодовольно улыбаясь. — Но под твоим руководством они сумеют исполнять то, о чем и помыслить не могли.
— Я никогда не устраивал представлений… — пробормотал данталли.
— Чушь! — с жаром отозвался аркал. — Каждое твое сражение — представление. Ты этим живешь и наслаждаешься. Думаешь, я не видел твоего лица? Не пытайся отмахнуться от своей природы. Ты художник, Мальстен. И твое место в среде артистов. Ты не игрок арены, нет. Ты намного важнее. Кукловод за кулисами.
— Бэс, я не…
— Замолчи, Мальстен, — нахмурился аркал. — Ты из той породы, которую постоянно нужно убеждать. Мечешься в сомнениях. Что ж, хорошо, я готов убеждать, если требуется. Просто я знаю, что оно того стоит. И ты знаешь. Я ведь вижу, как загорелись твои глаза, когда ты услышал о цирке. Убежище от Рериха и Культа, постоянная работа и жалование — разве это не манит? Плюс возможность развивать свой талант безнаказанно, не страшась какой-нибудь Вальсбургской Конвенции или народных гонений.