Нити разрубленных узлов
Шрифт:
Все можно было решить еще тогда. Сразу же, как последний платок упал на брусчатку. Правда, это означало бы принять на себя звание очередного «кроволивца», но, может быть, оно стоило бы свободы всего города?
И может быть, они бы… вернулись?
Эвина не понимала, почему с детства свято верит в непогрешимость и мудрость прежних хозяев Катралы. Но если кого-то другого подобные сомнения подвигли бы на размышления, непременно приведшие к каким-либо выводам, то благороднейшая из благородных считала именно искреннее непонимание подтверждением божественного Провидения. Ведь если знаешь причины и
Родители когда-то пожертвовали собой, чтобы уберечь дочерей от преследования бальгерии. Заключили сделку, со скрипом и недовольством, но пока соблюдавшуюся обеими сторонами. Вот только девочкам пришлось повзрослеть быстрее, чем предписано природой. И старшей оказалась Эвина.
О детстве вспоминалось немногое, но и этого хватало, чтобы внушить благороднейшей из благородных, тогда совсем еще юной, слепую веру в праведное могущество демонов, однажды превративших унылое степное поселение в сильный и богатый город. А главное, деяния бальгерии никак не позволяли усомниться в том, что чистокровные люди намного хуже пришельцев.
Эвина Фьерде не желала воевать. Ее не страшило пролитие крови, но каждое сражение должно было уносить с собой жизни с той и другой стороны, а верные слуги всегда были наперечет. Верховный бальга поступал хитрее: привечал у себя любых бродяг, лишь бы они были отмечены особым происхождением. Да, отпрыски ийани тоже не исчислялись тысячами, но они приходили служить за возможность поквитаться со своими родителями. Набрать же армию тех, кто искренне верил в необходимость возвращения демонов, было куда сложнее. На долю эрриты Фьерде приходился только один надежный способ. Наемники. Вот только число подручных бальги росло быстрее, чем число монет в сундуках благороднейшей из благородных.
И все же война была неизбежна. Эвина чувствовала, что Иакин Кавалено не станет ждать дольше необходимого, потому и решилась на безумие с красными платками. Пока войска противника не слишком многочисленны и сильны, есть шанс на победу. Ничтожный, трудный, но вполне осязаемый. Хотя если бы в рядах верховного бальги не оказалось вдруг того чужеземца…
Благороднейшая из благородных куснула губу.
Вот и не знаешь, бранить его или благословлять. Ясно одно: он стал последней каплей в чаше на весах выбора. Именно встретив тот уверенный, устремленный к какой-то цели взгляд, Эвина наконец-то осмелела настолько, чтобы бросить вызов.
Что же получается? Она объявила войну, но совсем не тому, кому намеревалась?
По губам эрриты Фьерде невольно скользнула горделивая улыбка.
Пусть. Пусть это будет ее маленьким секретом, не доступным ни для кого. Этот противник достойнее белобрысого выскочки. Он готов биться честно, полагаясь только на свои силы, а не на обманы и уловки. И все, что нужно, – это дождаться последнего донесения. Сведений, подтверждающих, что война началась.
– От Льига что-то слышно? – спросила Эвина, заметив в дверном проеме обеспокоенное личико служанки.
– Ни слова, эррита.
Странно. Он вот-вот должен был вернуться, ее лучший лазутчик в стане врага. За окнами давно стемнело,
– Эррита! Прошу вас, идите сюда! Скорее!
Это звал уже мужской голос. Кто-то из слуг со двора.
Благороднейшая из благородных не стала медлить, только прихватила с собой красный платок, чтобы и ему не было одиноко в заброшенном пиршественном зале.
Свет факелов успешно разгонял темноту, превращая ночь если не в подобие дня, то хотя бы в его заревое преддверие. Обнаженные лезвия ножей в руках челяди, заполонившей двор, сверкали, словно звезды, но все равно фигура посередине двора казалась беспросветно черной. То ли благодаря своему одеянию, то ли тому дурному предчувствию, что принесла вместе с собой.
Эвина уже видела этого человека, тогда в степи, вместе с чужеземцем. А потом ей донесли, что приезжий вступил в ряды бальгерии, как и все прочие его предшественники. Почему же он сейчас оказался здесь, выставив напоказ красную пряжку на своей груди?
– Что тебе нужно?
Новоявленный бальгерито, услышав обращенный к нему вопрос, перевел взгляд в сторону благороднейшей из благородных, и та невольно нахмурилась. В глазах пришельца все дрожало и прыгало, как сотня мячиков. Скорее всего, он вообще ничего не видел перед собой. Но пока еще слышал и мог отвечать.
– Эррита Фьерде? Вы эррита Фьерде?
– Я слушаю тебя.
– Вы… Вам… Он убьет вас.
– О ком ты говоришь?
– Он придет и убьет вас. Они все придут. Им велели убивать, и они не остановятся.
Из правой ноздри черномундирника медленно направилась вниз струйка темной жидкости. Следом показалась еще одна.
– О ком ты говоришь?
– Он придет. Совсем скоро.
– О ком ты говоришь?
Она и сама могла бы догадаться, даже догадалась, но никак не хотела себе в этом признаться. Нужно было, чтобы имя прозвучало, и вовсе не из ее уст – это Эвина Фьерде понимала лучше всего прочего. Последний ход в партии принадлежал не ей, а человеку, стоящему посреди двора.
– О ком ты говоришь?!
– Не стоит задавать ему вопросы, эррита. Он сейчас разговаривает больше сам с собой, чем с вами.
Этот голос раздался сзади, из-за спины, оттуда, где могли находиться только друзья и верные слуги, но он был незнаком Эвине Фьерде. И если бы в его звуках послышалось хоть немного враждебности, следующими словами благороднейшей из благородных стал бы приказ схватить либо уничтожить незваного гостя. Однако говоривший был спокоен, почти равнодушен к происходящему, и потому женщина всего лишь повернулась, чтобы оказаться лицом к лицу с…
Если чужеземец казался Эвине достойным противником, то этот незнакомец одним своим видом рассеивал любое желание сражаться, хотя не держал в руках оружия и не вел себя устрашающе. Единственной странностью его облика могли считаться волосы, трехцветными прядями окаймляющие суровое лицо. Золото, серебро, пламенеющий уголь. И почему-то благороднейшей из благородных было понятно: это вовсе не краска.
– Кто вы? И что делаете в моем доме?
– Если хотите, можете прогнать. Только чуть позже, когда я приведу этого молодца в чувство, – ответил незнакомец, спускаясь по ступеням походкой степного волка.