Нити судеб человеческих. Часть 3. Золотая печать
Шрифт:
– Нет, три месяца, как приехал.
– А семья?
–
– И семья здесь, - захихикал Марлен.
– Вот это хорошо! Смелый ты человек!
– Так его ж прописали и работу дали в райцентре, - сухим голосом пояснил Керим.
– Прописали тебя? – спросил удивленный Камилл. – Так сразу и прописали?
У Марлена забегали глаза:
– Ага, прописали...
И превел разговор на другую тему:
– Слушай, что это по радио говорят «ДжемилЁв». Разве у нас такие фамилии бывают?
– Ну, ты даешь, акъай! ДжемИлев да-а! Джемилев, Мустафа
– А что тогда говорят «ДжемилЁв»? – настаивал Марлен.
Камилл поглядел на него, хотел высказаться по поводу его разума, но сдержался и только, взглянув на Керима, покачал головой.
– Ну и хорошо, что говорят, пусть даже с ошибкой, - вымолвил он.
– Мустафа наш национальный герой, других таких нет.
– Как нет, а…, - начал было Марлен.
– Да, да! – нетерпеливо перебил его Керим.
– Но все они герои Советского Союза, а Мустафа наш национальный герой! Разницу понимаешь?
Марлен повел головой и хотел что-то возразить, но почувствовал опасную напряженность во взгляде Керима и недовольно замолчал.
Я согласен с тем, что герои разные бывают.
Для меня герой Абдуреим-ага Решидов, Герой Советского Союза, который в знак протеста против дискриминации готов был сжечь себя в центре Симферополя.
Для меня герой Амет-ага Абдураманов, отказавшийся от индивидуальной прописки в Крыму в качестве участника боев на Малой земле и требовавший этого права для всех крымских татар.
Для меня герой Аметхан Султан, дважды Герой Советского Союза, вопреки давлению властей настоявший, чтобы бюст ему был поставлен в Крыму.
Для меня герой Закир Мустафаев, мой друг студенческих лет, мой соратник по Первой Организации, не покорившийся КГБ и зверски убитый в застенках за то, что хотел жить в родном Озенбаше. Именем Закира Мустафаева названа улица в Симферополе (Каменка).
Для меня герой – Муса Мамут. Этот человек сжег себя не из-за личного желания жить в Крыму, а за то, чтобы жить в Крыму вместе со своим народом.
Есть такая пошлая поговорка, что, мол, жизнь дается человеку один раз и прожить ее надо в Крыму. Для нас Крым не райский уголок, для нас Крым – родина. Понятно ли это всяким перекати-поле, для которых что Рязанщина, что Орловщина, что остров Сахалин – все нашенская земля?
Слишком много земли для этих оторвавшихся от корней сухим кустам для своего катания надо, как бы не закатиться им куда-нибудь.
После разговора о героях Марлен поблагодарил за угощение и поспешил уйти.
– Что это за любитель шашлыков? – спросил Камилл.
– Не шашлык его привлек, а то, что где шашлык, там и гость. Какой гость, откуда прибыл – такая информации
– Понятно, - проговорил Камилл.
Продолжать тему не стали. Достаточно того, что Камилл запомнил имя и лицо этого Марлена.
Вскоре пришли Фуат и Шамиль и, действительно, привели с собой Таира. Расстались ребята нескоро, но вполне во вменяемом состоянии.
Утром в дом Фуата опять пришел Керим, который рад был пообщаться с изощренным в разного рода знаний человеком, какого он нашел в Камилле. И Камиллу этот его новый друг был очень интересен. Фуат поехал по своим делам, а два безработных доктора наук пошли побродить по окрестным невысоким горам. Потом сидели на камне у скудной речки и говорили о крушении крымской природы. Камилл вспомнил рассказ одного русского человека из тех, кто проживал на Полуострове еще с довоенной поры, о том, что после выселения татар сады и леса Крыма оставались несколько лет бесплодными.
Зашел разговор о нравственности заселивших Крым людей.
– Никакого сострадания к татарам, у которых отняли все и загнали в азиатские земли! Ведь и многих русских власть тоже ссылала в Азию, в Сибирь. Могли бы и посочувствовать. Хотя теперешним жителям наших земель не один десяток лет промывали мозги антитатарской пропагандой.
– Да, - соглашался Керим, - здешнее новое население в большинстве своем сильно отличается от русских людей, проживающих в Средней Азии. Конечно, мы с тобой понимаем, что любой народ всегда игрушка в руках властей, он говорит и делает то, что власть велит. Но не слишком ли мы умничаем, желая оправдать злобный антитатарский настрой некоторых пришлых жителей Крыма многолетней пропагандой? Ведь и свои мозги иметь надо.
Камилл невесело рассмеялся:
– Да, мы иногда пытаемся найти оправдание тому, чему нет оправдания. Всеобщий недостаток интеллигенции много рассуждать и искать за очевидным некие нюансы, может и существующие. Но эти нюансы не определяют реальность. Реальность груба, а интеллигенты готовы к всепрощению.
– Вот потому и нельзя во главе национально-освободительного движения ставить интеллигентов, - продолжил Керим мысль своего нового друга.
– Возглавлять народный бунт должен или пастух, или ремесленник, или даже простая крестьянка. Интеллигенты много рассуждают, ищут оправдания своим врагам и обычно становятся соглашателями.
– Вот именно! Это я и хотел сказать, - отозвался Камилл. – Ученого человека связывает с действительностью множество привязанностей, и власть всегда найдет ниточку, потянув за которую можно убедить много о себе воображающего интеллектуала в том, что он поведет революцию по гибельному пути. И это же нужно сказать о номенклатурных работниках, привыкших к различным льготам – из их среды борцы за народное дело не выходят.
Тут уже рассмеялся Керим:
– Да, но зато из этих выходят имитаторы борьбы, на самом деле борясь за сохранение полученных от властей привилегий.