Ниже Бездны. «Мы бредим от удушья»
Шрифт:
Гость разговаривал громко, особенно после выпивки. Но о чем — понять было невозможно, поскольку говорил он по-шведски.
После обеда гость ушел вниз, к морю.
— У него что, лодка?
— Бот рыбацкий.
— Не похож он на рыбака.
— Он не рыбак. Как это по-русски? Уже язык забывать стал… У него разные деликатные дела, не всегда законные. Какой-то товар перевезти. На хлеб себе зарабатывает.
— Контрабандист.
— Да, просто я это слово забыл.
На следующий день после завтрака жареной рыбой Олаф попросил Владимира посидеть
— Сегодня должны быть люди из службы маяков — привезут провизию и жалованье. Им не надо тебя видеть.
Олаф запер Владимира в сарае, навесил на дверь замок.
Володя сидел на дровах в полутьме сарая и раздумывал — не сдаст ли его Олаф своим шведам? Чужая душа — потемки. Физически он с Владимиром справиться не мог, хотя крепок был не по годам. А вот усыпить его бдительность своим дружелюбием — запросто. Тем более что сейчас Володя под замком и безоружен, бери его голыми руками. А смотритель может награду за это получить или премию.
Володя сидел в сарае как на иголках.
У башни маяка послышались голоса. Володя приник к щелям между досками.
К маяку подошли два долговязых шведа в плащах. Один нес за плечом мешок, наверное с продуктами. Оружия, по крайней мере винтовок, у них не было. Да и зачем они им нужны здесь, в глубине страны? Однако пистолет вполне мог быть.
Володя подобрал полено по руке — сучковатое, увесистое, около метра длиной, поставил его у двери и решил, что, если смотритель поведет шведов к сараю, он без драки не сдастся. Одного точно искалечить успеет, а если повезет — так и второго. Вот только что потом? Оставалось ждать.
Но шведы как будто бы застряли на маяке. Только через час-полтора из дверей вышли все трое. Лица у них были покрасневшие, говорили громко, жестикулируя руками. Понятно, Олаф угостил их спиртным. Есть ли сейчас у них в стране сухой закон, Володя не знал, но помнил, как в Питере на выходные автобусами и паромами приезжали финны и шведы. Водку они пили похлеще наших мужиков, и потом, к вечеру воскресенья, их грузили в автобусы, как дрова. По их меркам, выпивка у нас была почти дармовая. Но надо отдать должное: даже крепко поддав, они вели себя смирно, ни к кому не приставали, драк не затевали. То ли такие законопослушные были, то ли воспитание не позволяло.
Олаф отпер замок и выпустил Владимира из сарая.
— Проголодался?
— Немного.
— Я с гостями поел и выпил. Иди и ты покушай.
Отказываться Володя не стал. Олаф его не сдал, и доверие к смотрителю резко возросло.
Следующим утром зазвонил телефон. Олаф разговаривал с собеседником односложно:
— Я, я, гут!
Он что, с немцем говорит? Хотя во многих языках слова похожи.
Потом Олаф подошел к Владимиру:
— Завтра прибудет этот… контрабандист. Раз звонил, значит у него есть вариант, как тебе выбраться отсюда.
— Он надежен?
— Если бы он людей подводил, то или в тюрьме сидел бы, или его уже утопили бы вместе с ботом.
— Олаф, он за свои услуги деньги потребует, а у меня нет ничего.
—
— Так я ведь долг могу и не вернуть. Вдруг случится голову сложить! Я воин, Олаф.
— Я получаю жалованье, а родни у меня нет. Зачем мне много денег? С собой на небо я их не заберу, — Олаф ткнул пальцем вверх.
Володе стало неудобно. Старик за его побег из страны контрабандисту своими деньгами заплатить решил, рискует репутацией и свободой, а он думает, что Олаф его своим сдаст. Смотритель явно оказался лучше, чем Володя думал о нем.
— Услуги людей такого рода дорого стоят, Олаф.
Старик помолчал, подбирая слова, а может, собираясь с мыслями.
— В жизни я много грешил, русский. Пил водку и виски, дрался, спал с продажными девками — все приключений искал, веселой жизни. Думал — успею еще домом обзавестись, семьей. А жизнь — она быстро пролетела. И вот я уже старик, семьи и наследников нет. На маяке я один, есть время подумать о смысле жизни. Бог меня скоро к себе призовет, спросит: «Олаф, что ты сделал в жизни хорошего?» И что я отвечу? Должен же я совершить хоть один поступок, которым смогу гордиться. А ты про деньги!
Володя не ожидал от смотрителя такого монолога и даже растерялся немного. Кряжистый, не очень многословный, всю жизнь проплававший в море старик оказался прямо-таки философом. Его слова взяли Владимира за душу.
— Спасибо, Олаф, я не забуду.
— Если мы оба будем живы после войны — приезжай, проведай старика, мне будет приятно.
— Слово даю.
Контрабандист прибыл на следующий день около полудня. На этот раз Олаф прятать Владимира не стал. Швед поглядывал на Володю, но вопросов не задавал.
Мужчины пожали друг другу руки и сели за стол.
Сначала разговаривали Олаф и Эрик — так звали контрабандиста. Говорили они по-шведски, и Володя не понимал ни слова. Потом заспорили, но пришли к согласию, поскольку ударили по рукам.
Олаф вытащил из кармана деньги, отсчитал и вручил их Эрику. Мужчины попрощались.
Когда Эрик ушел, Олаф сказал:
— Через два дня он тебя заберет.
— И куда доставит? — Этот вопрос волновал Володю больше всего.
— Морем, на своем боте до Евле — это на шведском берегу. Там он передаст тебя своему человеку. Он доставит тебя на поезде до Гетеборга и попробует устроить на пароход до Фредериксхавна — это уже Дания. А там всего-то через пролив Каттегат. Или если повезет, то в какой-нибудь английский порт — если пароход подходящий подвернется.
— А документы?
— Эрик не первый раз переправляет людей и знает, что делает. Устроит он тебе какую-нибудь бумажку. Плохо только, что ты шведского не знаешь, было бы проще.
На сердце было как-то тревожно, но Олафу Володя уже доверял.
— Держи, — Олаф вручил ему шведские кроны.
— А не много?
— Я Эрику дал задаток; вторую половину — семьсот крон — отдашь в Евле, в Швеции. Еще триста крон — проводнику. Остальное тебе на еду и на первое время.