Низость
Шрифт:
– Но я не ссу кипятком. На самом деле я жду не дождусь, когда вырасту в большую ненормальную кобылу и получу законное право смотреть «Frost».
– Я думаю, ты права, ё. Наверное, у меня уже начался какой-то преждевременный кризис среднего возраста. Кроме шуток, я иногда смотрюсь в зеркало и, бля, себя не надуешь. Я выгляжу ниибацца старым, Милли, вот ей-богу.
Должен признаться, я, в общем-то, жду, что она начнет доказывать обратное, но она не начинает. Значит, я выгляжу на хуй как старик.
– Ты знаешь, что «кризис среднего возраста» это просто эвфемизм для «сексуальный
Она прикуривает сигарету и пробегает по мне глазами, и я чувствую, как у меня вспыхивает затылок. Мне с трудом удается вовремя придумать возражение.
– А, в этой категории у нас проблем нет, ё.
И, действительно, нет. Просто фишка в том, что я вечно то и дело на сверхурочных, а Энн Мэри заканчивает рано, и у меня, у нас элементарно приутих тот пыл, что был год назад. Вот и все. Но эта разница не составляет проблемы.
– Козел. По-любому я не завидую тому, кто привязан к одной паре сисек, а у нее, у твоей миссис, сиськи огромные. Отдаю ей должное, круто, наверно, всегда иметь под рукой возможность секса.
– Не надо вот так сворачивать, ладно, Милли, а?
– Не. Я об обладании. Собственности. Вот я о чем. Ебучем собственничестве.
– Таблетка поперла?
Она подносит пинту ко рту и внимательно рассматривает покрывало из пены.
– Это величайшая аналогия природы взаимоотношений, выпивание пинты, ты знал?
– А ну да, давай проедем.
– В общем, ты покупаешь пинту, несешь ее к своему столу и некоторое время получаешь от нее удовольствие. Первые несколько глотков – освежающие и волнующие, еще несколько – умиротворяющие, а все остальные утрачивают искру и игру пузырьков. Твои вкусовые ощущения притупляются. Ты резко опрокидываешь опивки и меняешь опустевший стакан на новую пинту.
Я наклоняюсь к ней и усмехаюсь. Она отпихивает меня. Она вечно начинает бычиться, когда нажирается, Милли-то.. Такое ее маленькая головенка выдает, что охуеешь, ё.
– Тока у меня внутри скорее цистерна метилового спирта. Я тебя на хуй убью, прежде чем ты хотя бы попробуешь меня променять.
Она замолкает, мордаха погружается в мечтательность. Брови сходятся, и из нее проскакивает взгляд, полный растерянности.
– О чем я говорила?
– Метил. Собственничество.
– Где мы?
– Я не знаю, где вы, девушка, а я – в «Кингз Хед» в Уэльсе.
Она откидывается на спинку, ее лицо без предупреждения расплывается в ослепительную улыбку.
– Я хочу написать об этом эссе. Дай мне блокнот и ручку, сейчас же. Я буду объяснять метафизику моногамии через действие метилового спирта.
Ее глаза сначала устремлены словно внутрь ее головы, потом резко переходят на меня, сумасшедшие и совершенно потемневшие.
– Прогони нам это еще разок, – говорю я, умирая со смеху.
Ее лицо вытягивается, и челюсть начинает дрожать.
– Госсспди! Я того. Я пизжу, Джеми.
Мы еще повыпендривались, а я сижу и угораю над ней. Уже забыл, что ее накрывает в три раза хлеще, чем всех остальных, такой она звереныш. Надо было для начала давать ей половину. Когда впирает и мне, я топчусь у писсуара и стряхиваю с члена капли мочи. С этой штуки у нас приход не постепенный,
Экстази, ё.
Ниибацца клево!
Впечатление такое, что прошло лет сто, прежде чем я в состоянии выяснить, где я и чего происходит. Тело парализовано. Вот что происходит. Не могу пошевелиться. Стою я, с хуем в руке, что ниибацца приятно, если интересно знать, не в состоянии застегнуть брюки. На вершине мира стою я.
Заходит какой-то мужик, отливает и уходит.
Просто пятно.
И еще один я.
Абсолютно на вершине ебучего мира.
Окружающая обстановка вплывает в мой фокус, ноги делаются легче, еще легче, пока вдруг не подносят меня к умывальнику, где я застегиваю штаны и брызжу себе на рожу холодной водой. Пялюсь в зеркало, и мое отражение проскальзывает в нем и опять пропадает.
Не помню, ссал я или нет. Пытаюсь поссать в раковину, но у меня встал член, и у меня не получается его вразумить.
Стою в сортире еще некоторое время и пытаюсь очухаться. Жду, чтобы отпустила эйфория. Меня всегда вот так вот впирает с ешек. Первые двадцать минут или около того у нас начисто сносит башню, потом все зашибись. И я прикинул, самое разумное – это просто посидеть, попуститься. Не надо пытаться сопротивляться или контролировать, иначе спалит мозг. Посиди и потащись. Оно настроит твое тело в естественном ритме, когда будет надо, а когда это происходит, в мире нет ничего ниибацца лучше.
Экстазиииииэ!
Мне надо быть с Милли. Скорее бы выйти за дверь и увидеть лицо Милли. Я люблю ее, еще как. Я ниибацца люблю эту девушку со всеми ее приколами.
Никто мне, если разобраться, не нужен, по правде говоря. Даже Энн Мэри. Не, не стоило бы ей сейчас нас видеть -как мы фонтанируем любовью, эмоции несутся, как взбесившиеся лошади. Сама мысль об этом чуть не сажает нас на измену.
Я забыл, где я.
Вспомнил.
Туалеты располагаются в другом конце паба, и обратное путешествие представляется мне тяжелейшей задачей. Мне надо пройти мимо бара, где кучкуются мужики с красными рожами и в шляпах, сосредоточится на том, чтобы идти ровно и не врезаться в народ, будто на хуй заблудившись, но все, вроде бы, вполне довольны. Возможно, они тоже под экстази. Милли сидит на своем месте с глупым парализованным лицом, рвет на кусочки распотрошенную сигаретную пачку.
– Господи, Джеми! Думала, ты совсем с катушек слетел. Ты пересказывал свою биографию какому-то фермеру.
– Децл приплющило в сортире, но сейчас я ниибацца соображаю, – я присаживаюсь напротив нее. – Тебя, кстати, тоже туда прет?
– Чего?
– Ты просто поверни голову и скажи, глючит меня или нет. Но такое впечатление, что все в пабе нажрались ешек.
Милли вытягивает шею и осматривает бар сквозь дрожащие веки.
– Не вижу, Джеми. Все плывет. Все совершенно нормально.