Низость
Шрифт:
– Какие у тебя планы на сегодня, милая?
– А что? – спрашиваю я, пытаясь заглушить свое отчаяние.
– Я подумал, мы можем отправиться на набережную. Только ты и твой предок?
– Можно, – отвечаю я. – Только разве они не устраивают по выходным свое шоу?
– Неа. Смотрел в «Эхо». Это сегодня. Как насчет съездить туда, а потом я угощу тебя перестоявшим ужином в «Л’Алуэт» .
– Ага, классно, – говорю я.
– Значит, я заеду за тобой часикам к семи?
– Да, семь – супер.
– Тогда почему мне вдруг стало казаться, что я тебе навязываюсь? У тебя были другие планы?
– Нет, не говори чепуху.
– А тогда
– Месячное недомогание.
– Хммм. Не убедила, но не буду отрицать, что я буду безумно рад выбраться куда-нибудь с моей девочкой сегодня вечером. Повеселимся. У нас всегда здорово получается. Увидимся в семь. Оденься. Морозит.
Я оседаю на пол и сижу в темноте, прислушиваясь к тиканью часов из гостиной и треск радиаторов, оттого что бойлер лениво пробуждается ото сна. Сырой сквозняк равнодушно гуляет по холлу, забредая в каждую укромную и скрипучую щель. Сижу еще какое-то время, пока не начинаю чувствовать, как чернота размягчается и распухает вместе с усиливающимся жаром, и пока не слышу, как часы бьют шесть раз, и тогда я подпрыгиваю и снимаю трубку. Ударяю по его номеру, но сбрасываю до того, как звенит сигнал. Проделываю это трижды, но затем, на четвертый раз, набираю побольше воздуха и даю номеру прозвониться.
– Пап?
– Во сколько ты сказал, ты за мной заедешь?
– В семь, но, видимо, получится в полвосьмого.
– Хорошо.
– Это все?
– Угу.
– Тогда – до скорого.
– Нет, подожди, – лопочу я. – Па-ап?
– Да-аа?
– Ты знаешь, сегодня…
– Да-аа.
– Ты расстроишься, если я тебя подведу?
– Аааа. Вот мы подошли ближе к истине. Я, вообще-то, подозревал, что ты уже договорилась с друзьями. Это был просто эгоизм с моей стороны.
– Нет, дело не в этом, – говорю я, внезапно подкошенная чувством вины. – А в том, что немного я распустилась в смысле занятий и опаздываю с одним эссе, так что я…
– Перестань. Если я не увижу тебя сегодня вечером, ты позавтракаешь завтра со мной, ага?
– Конечно, но, пап, ты сопишь, чтоб ты знал.
– Я знаю.
– Ты много куришь.
– Ты много пьешь.
– Я тебя люблю!
– Абсолютно, я тебя обожаю!
Принимаю душ, натягиваю свои любимые джинсы «Дизель», накидываю один из папиных джемперов, причесываюсь, надеваю папину шляпу с кисточкой, мажу лицо увлажняющим кремом, чуть подкрашиваюсь и душусь одним из многочисленных унисекс-парфюмов, которые у нас общие. Отбираю свои самые лучшие вещи на потом – черное платье без бретелек, туфли на шпильках от MiuMui и жакет из искусственного меха, притыренный мной в «Оксфаме». Я запихиваю их в походную сумку от MS и вприпрыжку отправляюсь в путь. Натягиваю шляпу на уши и засовываю руки в карманы. Все будет чики-пуки.
***
Весь Моссли-Хилл испещрен маленькими кострами, часть – живые и бодрые, остальные тлеют, изредка неохотно вспыхивая янтарножелтым. К Сину идти пока рано, так что я сворачиваю к костру позади «Аллертон-Армс». Это странный маленький район, где полно норт- и ист-эн-деров, уважаемый за свое благосостояние, словно лопнувший аппендикс он окружает Л18. Вечно приходится выслушивать от новичков в соседних общежитиях городские мифы о маленьких уродцах, сидящих в кружке и ставящихся героином, о безжалостных девчоночьих бандах и старьевщике, что торгует теликами «Bang and Olufsen». Реальность же – это безмятежный, хотя и обветшалый пригород, заселенный преимущественно матерями-одиночками
Костер свирепо гудит, языки пламени со свистом рвутся вверх, вливаясь в воздушные потоки и танцуя опасные танцы вместе с близрастущими деревьями. Шипят и плюются во все стороны фейерверки. Вертятся и разбрасывают вокруг себя огненные брызги «Катеринины колеса»*, а ракеты распарывают ночной небосвод слепящими полетами. Как можно судить о квартале по его собачьим жителям, точно так же можно судить о нем по его кострам. Плоскодонки, шины, гладильная доска, журналы, одежда и все, что только возможно вообразить, сброшено в костер, пылающий в каркасе сожженного «Форда-Капри». Воздух пропитан жалящим ядом горящей пластмассы. Все пьянствуют, смеются, танцуют под музыку из чартов, грохочущую из пары динамиков, водруженных в опасной близости от завывающего пламени. Трое юных хулиганов оценивают меня похотливыми взглядами. Я одариваю их сияющей улыбкой, и они нервозно отступают в сторону и с ухмылкой переглядываются.
* Вращающееся колесо с фейерверками.
Внезапно сотни фейерверков захватывают ночное небо, и празднующие раскрывают рот, благоговейно аплодируя. Я украдкой пристраиваюсь к одетому с ног до головы в нейлон семейству, желая ощутить себя частью праздника.
Неожиданно я чувствую удар по уху, и моя шляпа – с концами. Я разворачиваюсь и вижу клубок миниатюрных спортивных костюмов, удаляющийся сквозь толпу. Они то и дело мелькают на секунду, затем исчезают из поля зрения. Нейлоновые тряпки обмениваются приятно удивленными взглядами. Я по-тихому удаляюсь, униженная, с потребностью в солидной дозе чего-нибудь.
Я пристраиваюсь в хвост какому-то дедушке и проникаю в главный подъезд дома Сина, затем поднимаюсь на лифте на верхний этаж. Там три двери и я в жизни не вспомню, которая из них Сина. Удачно пробую наугад. Син подходит открыть, с обнаженной грудью и вытирая волосы полотенцем. Он, кажется, несколько ошарашен.
– Как ты зашла?
– Прости! Мне следовало позвонить. Пролезла вслед за одним твоим соседом. Я слишком рано?
– Нет, не прибедняйся, входи. Я просто надеялся по-быстрому прибраться в квартире «до прибытия Их Высочества».
Я следую за ним в гостиную, мой взгляд прикован к его широкой атлетической спине. У него просторная, светлая квартира, стремящаяся к минималистской сдержанности.
– Что изменилось? – спрашиваю я, опускаясь на диван, -Выглядит совершенно по-другому.
Он пожимает плечами, секунду окидывает меня взглядом. Швыряет полотенце на пол, затем исчезает в кухне. Возвращается с бутылкой шампанского и двумя стаканами.
– Здесь тебе предложат «Кэрол Смайли».
Наливает стакан и протягивает. «Кристал». Ребятам он этого не поставит. Пузырьки выскакивают мне на пальцы, на которых до сих пор сохранились чернильные пятна от дневной писанины. Я прячу их от его глаз.
– Хотелось бы. Кстати, очень и очень красивая телка, еще какая, ё. Красивая.
Кга-си-ваи, вот как он произносит. Он устраивается обратно на диване, скрещивает ноги претенциозно-небрежно и теперь пялится на меня с бешеной настойчивостью.
– Что изменилось в тебе, между прочим?
Чувствую, как у меня сжимается в горле. Син – мудак, но он симпатичный на морду ублюдок – и еще он пугает меня, что пиздец. Мне хочется, чтоб Джеми и компания позвонили в домофон прямо сейчас! Я делаю унизительные потуги найти подводку для глаз, губную помаду, косметику и попробовать разрядить обстановку.