Но в снах своих ты размышлял...
Шрифт:
Я видела, как она шла вдоль бордюра, выложенного из камней, — по кромке тротуара, как делают дети: надо так аккуратно переставлять ноги, чтобы не наступить на швы между плитами.
Я решила про себя: «Она потеряет равновесие и упадет прямо на проезжую часть — прямо под машину».
Никто не успеет затормозить так быстро.
Наверняка она была пьяная.
«Кто оплатит убытки?» — подумалось мне.
На привокзальной площади она носилась по газонам и клумбам, а ведь по газонам ходить воспрещается!
Я
«Просит денег», — пришло мне в голову.
Однако она не села на поезд.
Откуда я могла знать, что она собирается делать?
Иногда я заглядываю в детские коляски.
Шагаю — как раньше вдоль бордюра, по краю тротуара.
«Туфли испортишь», — вечно ворчала мать, когда я была маленькая.
Я любила играть в классики, которые мы рисовали прямо на тротуаре осколком кирпича. Я всех обставляла: здорово прыгала.
Еще мне нравилось ходить так: одной ногой ступая по кромке тротуара, а другой — по мостовой. Бегу, бывало, домой вприпрыжку. Зимой для меня представляло особое удовольствие выскочить на дорогу наперерез мчащимся на меня машинам и смотреть в упор на их фары. Глаза я подкрашивала.
Они у меня от этого начинали слезиться.
На пять марок и шестьдесят пфеннигов я могла бы приобрести билет. Ничего не стоило выбрать маршрут по карте и узнать, какие поезда следуют к выбранному мной пункту. Девушке за кассой я бы сказала: «Один билет, простой». Девушка бросила бы билет во вращающуюся чашку, а я бы положила в нее деньги, чашка повернулась бы обратно, я взяла бы билет и положила в нее мелочь, которую ей пришлось бы выковыривать кончиками ногтей.
Села бы на поезд.
Потом Радлеф понял, что Кристина ему все-таки дорога.
Но она слишком много играла с ребенком. Когда сыну исполнилось три года, она стала бегать с ним наперегонки по краю тротуара.
После этого Радлеф затолкал ее в комнату и запер на ключ на три месяца.
Она все время читала.
Кроме того, ей выдали мел, и она начертила на полу классики. И прыгала вместе с маленьким Халлером.
На улице мальчик тоже прыгал — с другими детьми, и мой брат очень гордился, что он прыгает лучше всех.
Кристина как-то сказала Радлефу: «Ты не ценишь меня, потому что я не собственница и не предъявляю права на собственность».
Радлеф ее избил.
Потом опять пожалел ее.
Радлеф кое-что смыслил в деревянных делах и хорошо справлялся с работой.
Он все надеялся, что с Кристиной у них уладится.
Я, со своей стороны, ничего худого ей не сделал.
Однажды, когда я как-то зашел в ее комнату, она спросила даже: «А чем занимается Йохан?»
Может быть, сказала она, я полюбила бы его.
Когда наступила весна, она сбежала. Мы узнали потом о ней — совсем
Один знакомый рассказал, что встретил ее на юге Франции. У нее были длинные волосы, и выглядела она счастливой.
Она там была с мужчиной. Через год она написала мне.
После уж больше не писала. В письме сообщалось:
«Я знала, что такое случается, но надеялась на счастливый конец. А он бросил меня.
Я теперь остриглась — так удобнее».
Больше мы о ней ничего не слыхали.
Мальчик не помнит матери. Мы так поступили, потому что так надо. Радлеф отдал его в интернат. Там он получит воспитание. А потом отец передаст сыну свое дело.
Мальчишка — настоящий Халлер.
А с Кристиной ничего не вышло.
Около десяти часов утра Найдлих сообщил о женщине, лежащей во дворе, в ближайший полицейский участок.
Денек обещал быть жарким.
Как только полицейская и санитарная машины въехали во двор, вокруг собралась толпа.
Двое полицейских записывали: молодая женщина, примерно тридцати пяти лет, волосы темно-русые, стрижка мужская. Одета в два натянутых один на другой черных свитера и в зеленые мужские брюки. С собой у нее — сумка, в которой оказалось пять марок шестьдесят пфеннигов мелочью.
Вдруг какой-то парень — примерно четырнадцати лет — поднял руку.
Полицейский попросил его подойти поближе. Подвел его к мертвой женщине, которую к тому времени перевернули, чтоб было видно ее лицо, все измазанное в грязи.
— Я видел ее вчера, — проговорил парень, — мы играли в футбол во дворе интерната, и мяч перелетел через забор. Эта женщина сидела напротив интерната в сквере. Она все время смотрела на нас.
Она подняла мяч и кинула нам.
Бросила она его ловко.
Потом подошла к забору.
От нее плохо пахло.
Полицейский попросил юношу назвать свое имя.
Это была еще одна случайность. Жизнь Кристины Халлер состояла из сплошных случайностей.
— Может, она отравилась, — предположил кто-то в толпе.
Полицейский обратился к водителю грузовичка:
— Как вы заехали во двор? Перед этим не пили?
— Она умерла с голоду, — прошептал кто-то.
— Я не виноват, — сказал водитель грузовичка.
Она была выпивши.
Прошло два дня, а личность умершей все еще не была установлена.
Хорошо, что тот молодой парень отправил письмо домой. Он каждую неделю отчитывался перед родней о своей жизни в интернате. Случившееся не оставило его равнодушным, и к письму он приложил портрет женщины — из газеты, — женщины, вернувшей ему мяч.
Радлеф послал брата своего тестя в город.
Они говорили мальчику: «Твоя мать умерла десять лет назад».
Они не сказали ему, что это мать подала ему мяч.