Но в снах своих ты размышлял...
Шрифт:
Она зарубила его топором. Затем написала детям прощальное письмо и выпила пригоршню снотворных таблеток. Утром сын и невестка нашли ее.
После сводки погоды она ложится спать. Постель уже разобрана. Прежде чем погасить свет, она бросает взгляд на кресло, где сейчас ничего нет.
Суд принял во внимание жестокую судьбу шестидесятилетней обвиняемой и приговорил ее к пяти годам лишения свободы.
Марта блаженно закрывает глаза.
Раз в месяц что-то говорит ей: пора! — и она готовит свое маленькое путешествие.
Херб
Перевод
Чем дольше я размышляю об этой истории, тем более невероятной она мне кажется.
Херба привел Томас.
Ты что, не мог предупредить? — спросила я его.
Да он сам за мной увязался, ответил Томас. Позднее он уверял, что учился с Хербом в одной школе.
В какой такой школе?
Они сидели в гостиной, смеялись. Херб чувствовал себя совершенно как дома.
Прошу вас, сказала я, приготовив бутерброды с остатками колбасы и сыра.
Меня упрашивать не надо, ответил Херб.
Томас скормил один бутерброд собаке, а на моих коленях сидел кот.
Где вы живете? — спросила я Херба.
А вы, сообщил он, знаете, что женщины превращаются в птиц?
Спящие кошки здорово похожи на кули с мукой. Томас больше любит собак, и Херб поинтересовался: вы приучали кошку и собаку друг к другу?
Слушай-ка, сказала я Томасу, но он слушать не стал. После завтрака Херб остался дома, а мы с Томасом поехали по делам. В машине я сказала: не очень-то мне по душе нахальные гости.
Ты же знаешь, какой он, отозвался Томас.
Вовсе нет.
Было лето, а от этого я каждый год прямо шалею. Достаточно одного теплого денька, хотя бы и в феврале, и я уже нервничаю.
Вечером Томас подстригал лужайку, а я сновала по квартире, как узница по камере. Да, забыла сказать: открыл нам Херб. И на кухне ждал горячий ужин. Кот сидел на столе, а собака разлеглась рядом, на полу.
Я тут проездом, повторял Херб, но мы уже клюнули на него. Когда мы приходили, он был тут как тут. Я и не замечала, что он за мной наблюдает, пока он не сказал: Вы нервничаете.
Почему женщины превращаются в птиц? — спросила я.
Они и есть птицы, ответил он.
Как-как?
Птицы, которые ищут спасения в бегстве.
Это на меня лето действует, оправдывалась я. Летом мне хочется стать ребенком и чтоб без конца тянулись каникулы, хочется пахнуть водой и маслом от солнечных ожогов, бегать босиком и обгореть. Херб слушал.
Старая песня, сказал Томас.
Я устала, да и на работе нынче были неприятности, поэтому я поднялась со стула.
Ты куда? — спросил Томас.
Гулять, ответила я, составишь компанию?
Мы жили тогда на окраине, в нижнем этаже, с правом пользования лужайкой. Томаса никакими силами не заставишь пойти на прогулку. Зато Херб тотчас
Ну так как? — спросила я у Томаса. А ему только того и надо было.
Время близилось к полуночи, воздух еще не остыл, пахло бетонными стенами домов, асфальтом и зноем, которым до сих пор дышала вся улица. Я почти бегом бежала рядом с Хербом, потому что шаги он делал ужасно большие. Когда уличный фонарь светил в спину, тень Херба становилась длинной и тонкой. Он шел к парку, будто знал, куда я хочу.
Мужчины, заметил он, написали лучшие рассказы о женщинах.
Я пожала плечами. Какое мне дело до писателей, если завтра в полседьмого надо вставать и тащиться в контору?
Мы вышли на аллею, под деревья, и я услыхала, как скрипит песок у меня под ногами.
Женщины ближе к этому, — сказал он.
Ближе? К чему?
К вещам, которые зовутся сверхчувственными.
Мне захотелось вернуться, сесть в нашу машину и рвануть вперед, без оглядки, без возврата. Сил моих нет, ведь лето я вижу только здесь, в этом парке, вечерами после пяти.
Вы знаете Филомелу? — спросил Херб.
Кое-каких женщин я знаю — президента бундестага, кассиршу из супермаркета, ну, еще разве что одну из производственного совета или там из профсоюза.
Херб делал один шаг, а я три, но я не отставала, поскольку терпеть не могу плестись нога за ногу. Моего ответа он как будто бы и не слышал.
Она сделалась немая, сказал он, с той поры, как один мужчина надругался над нею, а потом вместе с сестрой отомстила ему. После долгих преследований их превратили в соловья и ласточку. Вот с того дня Филомела и жалуется.
Нет, вы с Томасом определенно учились в разных школах, сказала я, он таких историй не помнит.
Мы вышли к окраине парка, осталось обойти его по периметру.
Томаса я подцепила среди ярмарочных балаганов, сообщила я, он ничего себе.
Херб рассмеялся; голос его звучал совершенно так же, как днем.
Томас добьется успеха, сказала я, может, и до мастера дойдет.
Он мечтает о другом, заметил Херб.
Я давно собиралась задать ему один вопрос. Но, встречаясь с ним на кухне или глядя, как он сидит под торшером в гостиной, все откладывала. А теперь, когда между парковыми деревьями уже замелькали уличные фонари, наверстала упущенное.
Откуда вы? — спросила я его. Кто вы? Томас говорил, вы сами за ним увязались.
Спросите у Томаса, обронил Херб, и, когда мы вышли на улицу, я больше не слыхала его шагов. Иных прохожих в это время не было.
Томас засыпал быстро, а мне вот не спалось. Хорошо бы проснуться утром, а о Хербе ни слуху ни духу. Или вечером прийти, а в квартире пусто. Я поделилась этими мыслями с Томасом.
Херб нам не компания, сказала я, у него голова совсем другим занята. И на руки его погляди, кожа гладкая такая, белая.