Ночь – мой дом

Лихэйн Деннис

А вот Грасиэла ничего не таила и не сдерживала. Она таскала его за волосы, она сжимала его шею своими крепкими руками, так что он опасался, как бы она ее не сломала, она вонзала зубы в его плоть. Она доводила само действо до края, за которым начиналось исчезновение: словно он проснется утром один, а она окажется растворенной в его теле. Или наоборот — утром он будет растворен в ней.

Проснувшись, он с улыбкой вспомнил об этой дурацкой мысли. Она спала на боку, повернувшись к нему спиной, волосы ее разметались по подушке и изголовью. Он подумал: может быть, стоило бы выскользнуть

из постели, схватить в охапку одежду и удрать до начала неизбежной дискуссии о чрезмерном употреблении спиртного и необдуманных поступках. Но он слегка поцеловал ее в плечо, и она тут же перекатилась к нему. Она мгновенно оказалась сверху. А сожаление и раскаяние, решил он, подождут до другого дня.

— Это будет деловая договоренность, — объяснила она ему в кафе внизу, когда они сели завтракать.

— То есть как? — Он ел тост. И не мог подавить идиотскую улыбку.

— Мы будем удовлетворять эту… — подыскивая слово, она тоже заулыбалась, — эту потребность друг в друге, пока не наступит таковое время, когда…

— «Таковое время»? — переспросил он. — У тебя был отличный учитель.

Она откинулась на спинку стула.

— У меня очень хороший английский.

— Согласен, согласен. Почти безупречный, ты только один раз сказала «подверг в опасность» вместо «подверг опасности».

Она выпрямилась:

— Спасибо.

Он продолжал улыбаться как дурак.

— Не за что, — отозвался он. — И до каких пор, значит, мы будет удовлетворять эту… потребность?

— Пока я не вернусь на Кубу, чтобы там быть со своим мужем.

— А я?

— Ты? — Она подхватила вилкой кусок яичницы.

— Ну да! Ты собираешься обратно к мужу. А мне что останется?

— Ты станешь королем Тампы.

— Принцем, — поправил он.

— Принц Джозеф, — проговорила она. — Неплохо звучит. Только, боюсь, это не совсем для тебя. И потом, ведь принц должен быть великодушным?

— В отличие от кого?

— От гангстера, который все делает только ради себя.

— И ради своей шайки.

— И ради своей шайки.

— В чем и проявляется великодушие.

Она взглянула на него со смесью разочарования и отвращения:

— А ты принц или гангстер?

— Я не знаю. Мне нравится думать, что я просто вне закона, но сейчас это, может быть, уже не больше чем фантазия.

— Тогда ты будешь моим беззаконным принцем, пока я не вернусь домой. Как тебе?

— Я с радостью стану твоим беззаконным принцем. Каковы мои обязанности?

— Ты обязан отдавать долги.

— Идет. — Сейчас она могла бы попросить его отдать ей свою печень, и он бы ответил: «Хорошо». Он посмотрел на нее через столик. — С чего начнем?

— С Мэнни. — Она смотрела на него своими темными глазами, которые вдруг посерьезнели.

— У него осталась семья, — произнес Джо. — Жена и три дочки.

— Ты помнишь.

— Ну конечно помню.

— Ты говорил, что тебе плевать, жив он или мертв.

— Я немного преувеличил.

— Ты будешь заботиться о его семье?

— Сколько? Долго?

— Всю жизнь, — произнесла она, словно это был совершенно логичный ответ. —

Он же отдал свою жизнь за тебя.

Он покачал головой:

— Извини, пожалуйста, но он отдал жизнь за тебя. И за твое дело.

— Значит… — Ее рука с тостом застыла в воздухе.

— Значит, — подхватил он, — от имени твоих сподвижников я с удовольствием отошлю семейству Бустаменте мешок денег — как только у меня будет такой мешок. Тебя это устраивает?

Она улыбнулась ему, откусывая от тоста:

— Меня это устраивает.

— Считай — сделано. Кстати, тебя кто-нибудь зовет не Грасиэлой, а покороче?

— Как, например?

— Ну не знаю. Граси?

Она скорчила гримасу, точно села на раскаленный камень.

— Граци?

Еще одна недовольная гримаска.

— Элла? — попытал он счастья.

— Да зачем? Родители меня назвали Грасиэлой.

— Мои родители тоже дали мне имя.

— Но ты его разрезал пополам.

— Меня зовут Джо, — произнес он. — Это как Хосе.

— Я знаю, что это за имя, — отозвалась она, доедая. — Но Хосе и означает — Джозеф. А не Джо. Тебя надо звать Джозеф.

— Ты как мой отец. Только он меня звал Джозефом.

— Потому что это твое имя, — ответила она. — Ты ешь очень медленно. Как птичка.

— Мне уже говорили.

Она подняла глаза на что-то за его спиной. Он повернулся на стуле и увидел, как в заднюю дверь входит Альберт Уайт. Не постарел ни на день, хотя и несколько расплылся по сравнению с тем, каким его запомнил Джо: над его поясом нависало банкирское брюшко. Он по-прежнему предпочитал белые костюмы, белые шляпы и белые короткие гетры. И он по-прежнему шагал не спеша, с уверенностью человека, полагающего, что весь мир — игровая площадка для его увеселения. С ним вошли Бонс и Бренни Лумис. По пути он прихватил стул, и его парни сделали то же самое. Они поставили стулья за столик Джо и уселись — Альберт рядом с Джо, а Лумис и Бонс — по бокам от Грасиэлы, глядя на Джо бесстрастными глазами.

— Сколько прошло времени? — осведомился Альберт. — Два года с небольшим?

— Два с половиной, — поправил Джо и отхлебнул кофе.

— Тебе виднее, — отозвался Альберт. — В тюрьму-то попал ты, а про заключенных я твердо знаю одно: все они очень внимательно считают дни. — Он протянул руку, взял сосиску с тарелки Джо и стал глодать ее, словно куриную ногу. — Почему ты не полез за своей пушкой?

— Может, я ее не ношу.

— Нет, правда, — настаивал Альберт.

— Ты бизнесмен, а это место — чересчур людное для перестрелки.

— Не соглашусь. — Альберт огляделся. — Мне оно представляется более чем приемлемым. Хорошее освещение, свободные линии обстрела, не слишком шумно.

Судя по всему, хозяйка кафе, нервная кубинка лет пятидесяти с лишним, занервничала сильнее обыкновенного. Она ощущала напряжение между этими мужчинами и хотела, чтобы это напряжение поскорее перенеслось за пределы ее заведения. За стойкой перед ней сидела пожилая пара, не обращая никакого внимания на происходящее: они спорили, пойти сегодня вечером в кинотеатр «Тампа» или же на шоу Тито Броки в «Тропикале».