Ночь над Манхэттеном
Шрифт:
Той глупой наивной девочки, зараженной чудовищным снобизмом, больше не стало. Хэтти превратилась во вполне созревшую стерву, зубастую и устойчивую к потрясениям, хотя внешне и сохранила пленительный юный образ. Она все так же мечтала о пентхаусе, но теперь путь к нему стал и короче и сложней одновременно. Она в любой момент могла сорваться вниз и все напряженней держалась за Джонни, а под глазами, между тем, появлялись первые морщинки.
Тогда милый Джонни не знал, что его персона является главным этапом на пути к цели Хэтти, ибо на него делалась основная и самая
Единственная и главная подруга, Мадлен, была уверена, что ничего у Хэтти не выйдет. Она давно советовала ей остановиться и довольствоваться малым, но последняя была не из тех, кто, украв половину, не вернется за второй.
В общем, когда именно Хэтти сломалась, не заметил никто. Даже она сама. Возможно, первая ласточка прилетела, когда Джонни завел постоянную любовницу. А может быть, и позже. Но уже тогда в душе ее что-то больно кольнуло — и она поймала себя на мысли, что больше не хочет бороться, а хочет чего-то иного. Ласточка прилетела и улетела, оставив Хэтти до поры размышлять, и по инерции та еще продолжала двигаться в направлении заветного Манхэттена.
Второй прилет ласточки случился в последнее Рождество и оказался гораздо более серьезным испытанием для души, хотя и не представлял ничего интересного с событийной точки зрения. Рождество Хэтти встретила совершенно одна (Мадлен уехала в родной городок к родителям, а Джонни попросту исчез) и снова задумалась о своих отношениях с любимым, а также о возможных перспективах.
В тот день она задала себе вопрос: даст ли этот мужчина билет на Манхэттен? Ответ, словно услышанный со стороны, поразил Хэтти от макушки до пят: «Даст, и довольно легко, — сказал кто-то очень тихо. — Только ты этого больше не хочешь».
— А чего же я тогда хочу? — пробормотала опешившая Хэтти, словно сумасшедшая глядя в пространство на воображаемого собеседника.
«Тебе нужен другой мужчина. И тебе нужна любовь».
На это Хэтти лишь презрительно покачала головой и решила больше не устраивать диалогов с внутренним голосом. Однако слова запали в душу.
По прошествии трех месяцев, в обед одиннадцатого марта, Хэтти задала себе еще один неожиданный вопрос:
— А вообще, нужен ли мне такой муж, как Джонни?
Коварный собеседник был тут, как тут: «А как же пентхаус?» — съехидничал он.
— Пентхаус, деньги, положение — да, — медленно проговорила Хэтти. — А сам муж?..
Но она и так уже знала ответ. Еще сутки Хэтти недоумевала и не могла поверить сама себе, а двенадцатого вечером села за компьютер, чтобы написать то самое письмо Мадлен. Оно должно было решить все.
Бабушка приезду внучки несказанно обрадовалась. С тех пор как Хэтти бросила университет, они почти не виделись.
— Ну что, милая, я так понимаю, ты приехала не на один день, — бабушка лукаво наклонила голову, — раз притащила все свои склянки с духами.
—
— Поживешь пока тут?
— Похоже, что да, бабуль, — грустно согласилась Хэтти. — Я взяла отпуск… Срочный. На месяц. А там посмотрим…
— Ну ничего, ничего. Всему свое время.
Хэтти огляделась вокруг. Похоже, что в этом домике ничего никогда не изменится. Тот же воздух, родной и немного старомодный, вышитые салфеточки на столах и комодах, огромное зеркало в красивой раме, в котором отражаются просторный холл и половина комнат на первом этаже… Мама всегда мечтала сделать дом живым и многолюдным. Чтобы была большая семья и много детишек носилось из комнаты в комнату. Не успела… Но все равно, в этом доме Хэтти всегда чувствовала незыблемую нить жизни: что бы ни случилось по ту сторону стен, здесь внутри она всегда будет в покое и безопасности.
— Чай с пирогом?
Хэтти улыбнулась жалкой улыбкой:
— Моим любимым?
— Да, луковый пирог, и еще немного плюшек с медом.
— Для меня старалась?
— А для кого мне еще стараться?
Хэтти резко отвернулась, почувствовав угрызения совести. Ведь бабушка, наверно, ждет внуков. То есть правнуков. Ей так одиноко здесь, когда дочки больше нет, а непутевая внучка гоняется за деньгами и прожигает жизнь.
Она подошла и обняла бабушку.
— Ну хочешь, я останусь с тобой навсегда?
— Еще чего! Чтобы нарушить мой покой и тишину? Дудки!
— Бабуля, я же…
— Ничего не желаю слышать! — фальши в ее голосе почти не чувствовалось. — Отсидишься, почистишь перышки — и дуй обратно в свой Нью-Йорк. Там тебе самое место.
— А как же… пироги?
Бабуля усаживалась напротив нее и разливала чай, назидательно подняв брови.
— У меня в доме по пятницам собирается местный дамский клуб. Нам интересно посплетничать, перемыть косточки всем жителям нашей деревни. Или городка, как его почему-то стали называть последние пять лет. И ты думаешь, я променяю это удовольствие на такое сомнительное — каждый день лицезреть твою недовольную физиономию?
— Не такая уж она и недовольная. Я растолстею с пирогов и возглавлю местный дамский клуб.
— Когда это в нашем роду кто-нибудь толстел от пирогов? Мы все были худые и длинные как жерди. Посмотри на меня! И мать твоя была такая же. Так что кушай, кушай, Хэтти. Может, хоть немного покруглеешь, а то прямо живой скелет.
— Так модно.
— Ничуть не сомневаюсь. А возглавить мой дамский клуб даже не рассчитывай! Лучше расскажи, что у тебя с работой? А то у меня тут есть одна вакансия…
— Бабуль, я же…
— Вакансия — в Нью-Йорке.
— В Нью-Йорке? А откуда?
— Это не важно. Правда я сказала, что ты в этом ни черта не шаришь, но можно научиться.
— Это в чем же я ни черта не шарю?
— В телевидении.
Хэтти вскочила, разливая варенье на стол.
— В телевидении? Ты предлагаешь мне работать на телевидении?
— Сейчас пойдешь стирать скатерть.
— Бабушка! На теле…
— Причем руками. Потому что в машинку ее засовывать нельзя — там вышивка.