Ночь с роскошной изменницей

Романова Галина Владимировна

Глава 9

Олег легонечко постучал трубкой по виску и вернул ее на старенький аппарат, висевший на стене в его прихожей. Аккурат над той самой тумбочкой, где в нижнем ящике покоилось кольцо с бриллиантом. Чудовищно так… Планировалось надеть его на изящный пальчик милой изящной девушки, а что вместо этого? А вместо этого пришлось спрятать в ящик из старых рассохшихся досок. И все из-за этой Софьи, будь она трижды осуждена!

Значит, говоришь, не было в том твоей корысти, так? А вот и неправда, милая Софья Андреевна! Вот и неправда! Корысти этой самой навалом, хоть в мешки загружай.

Как раз вчера

Снимщикову стали известны преинтереснейшие факты, объясняющие, почему это Анна Васильевна так поторопилась оформить наследство в пользу Грищенко Софьи Андреевны.

Знал бы раньше, на костер бы пошел, да не освободил бы чертовку из-под стражи. Так и просидела бы на нарах до суда, ну а после суда сам бог велел.

А то освободили, понимаешь, и даже подписки о невыезде не взяли с нее. Очуметь же можно от такой халатной недальновидности!

Дело же яйца выеденного не стоило, доказать виновность Грищенко – пару раз плюнуть, а они страусиные игры затеяли. Дошел слух, что даже какого-то бомжа приволокли, чтобы вместо Софьи тот протирал скамейку подсудимых. Вроде тот признался, что убил Сочельникову Татьяну с целью грабежа. А вот куда подевал ее документы из сумочки, не помнит. Пьяный вроде был. Пускай так, пускай. Но вот как тот бомж проник на территорию дачного поселка? Как?!

Что, так ни у кого голова над этим и не поболела? А надо бы.

Ох, и шустрят! Не терпится им дело поскорее в суд сплавить, а бомжа в тюрьму. Один из ребят ему рассказал, что Веретин цинично заявил вроде, что там хоть бедолага накормлен будет да спать станет не на сырой земле и не в подвале.

Заботливый какой! Гуманист, мать его…

А Анна Васильевна, вопреки утверждениям Софьи, умирает. Причем болезнь, которую та долгие годы контролировала изматывающими обследованиями, душила дорогостоящими лекарствами, ежегодным лечением в санатории, вдруг перестала ей подчиняться и начала стремительно прогрессировать. По слухам, той осталось самое большее – полгода, а может, и того меньше.

Знала или нет об этом Грищенко Софья Андреевна, утверждающая как раз обратное? Если знала, то все еще очевиднее, а если нет…

Выяснить! Сделал пометку в своем новом блокнотике Снимщиков, специально купив его для этого глупого дела, которое кому-то для чего-то понадобилось усложнять.

Там у него уже имелась запись со знаком вопроса. Она касалась охранников, дежуривших в день убийства Татьяны на дачах. Но к этому вопросительному предложению Снимщиков уже сделал приписку.

Никто никакой девушки в день убийства Снимщиковой не впускал и не выпускал за пределы дачного поселка. Что это могло значить? Это могло значить только одно – Татьяна приехала на дачи раньше. Может, за день. Может, за два. Ребята, дежурившие двумя днями раньше и сменившиеся как раз накануне дня убийства, должны были явиться на службу только сегодня вечером. В двадцать один ноль-ноль происходила смена караула.

Время, не очень располагающее к общению. Поэтому ехать на дачи Снимщиков решил завтра поутру. А день посвятить тому, чтобы повнимательнее изучить список всех соседей по дачам Сочельниковой Анны Васильевны. С ними у него тоже разговор должен будет состояться. Кто-то да мог видеть Татьяну, если она приехала в поселок раньше на день или два. Если только, конечно, Грищенко Софья Андреевна, заманив, не прятала Татьяну в подвале, прежде чем вывести на берег озера и убить там.

Олег вышел на балкон, облокотился на перила и с тоской уставился на заросли

акации. Пацанами, помнится, они делали из ее тонких стручков свиристелки. И совершенно счастливыми носились по двору, тоненько ими повизгивая. И заботы-то было – не опоздать к обеду, когда мать зычно крикнет из окна на весь двор:

– Олежа, сынок!..

Черт возьми, а ведь как рано она ушла! Только сейчас, наверное, осознал в полной мере, как не хватает матери. Помогла бы хоть чем-то. Пускай даже каким-нибудь бесполезным советом. И нет ничего великолепного в его необременительном одиночестве. Хотя и старался думать именно так, а никак иначе. А Таисия…

А что, собственно, Таисия?! Так ли уж много она давала ему, существуя в своей привычно излюбленной, изысканной манере? Нет, имелись определенные удобства и для него, спорить трудно. Но чего-то все равно не хватало. А спроси у него сейчас: чего же именно, он не найдется, что ответить.

– Здорово, Олег. – Молодой мужчина, выгуливающий старую таксу возле детской песочницы, задрал голову и помахал ему светло-голубой бейсболкой. – Давно тебя не видал, как дела, чертяка?

– Санек! Ты, что ли?! – Он неожиданно обрадовался старому школьному приятелю, странно, что не узнал. – Как жизнь?

– В порядке, а у тебя? – Санек вернул бейсболку на голову и потянул на себя поводок, старая псина все норовила пристроиться в песок за хлипкой дощатой перегородкой.

– У меня? – Снимщиков озадаченно почесал затылок и решил ответить так, как есть. – У меня, знаешь, не очень.

– Это все фигня! – обнадежил Санек, широко улыбнувшись ему. – Это все можно поправить.

– И как? – Олег недоверчиво хмыкнул.

– Примем за встречу по двести, отполируем пивком, а там, глядишь, жизнь-то налаживается. Так как? Я схожу?

Оптимизм приятеля заражал.

– Да сходи, что ли, – согласился Олег, мысленно прикинув, хватит ли в холодильнике закуски. По всему – не хватало. – Пожрать чего-нибудь захвати, сейчас я деньги вынесу.

– О деньгах не беспокойся, братан! – Санек резво потянул таксу за собой, беря курс на гастроном. И уже на ходу добавил: – У меня вчера отпускные случились, прикинь! Уже месяц, как с отпуска вышел, а они только случились! Это ли не повод? К тому же калымлю я тут понемногу. А ты пока картошечки нажарь, как ты умеешь.

Картошку Олег жарил знатно. С хрустящими поджарками, всю целехонькую, с приправками. Главное – знать, когда и что вовремя добавить. Когда соль – солил в последнюю очередь. Когда приправы – эти сразу, еще на сырую картошку, прямо под крышку, и ждать, чтобы распарились. И еще масла не жалеть. Не растительного теперешнего – без запаха и вкуса, которым Таисия обливала все блюда и салаты, заботясь о фигуре и уровне холестерина. А топленого! Две большие столовые ложки с верхом топленого масла прямо в центр сковородки, и на медленный огонь, и ждать, когда растопится, и уж тогда…

Его мать всегда готовила на таком. И омлет, и картошку, и пережарку в суп всегда только на топленом масле делала. Оттого и еда ее пахла едой, и пироги получались такими, что хоть на рекламный щит помещай.

Картошка успела как следует протомиться, впитав в себя аромат базилика и кинзы, и вовсю стреляла маслом, когда Саня наконец ввалился к Снимщикову в квартиру.

Он бочком протиснулся в дверь, втащил упирающуюся таксу следом. Закрыл замок сразу на два оборота, осторожно опустил позвякивающий пакет возле тумбочки. Шмыгнул носом и, воровато озираясь, спросил: