Ночи Клеопатры. Магия любви
Шрифт:
– Твоим любовником, моя царица.
– Ну по крайней мере он будет на это рассчитывать, – она рассмеялась. – Говорят, Антоний не пропускает ни одной мало-мальски симпатичной женщины.
Лицо Мардиана потемнело, глаза сузились.
– Почему ты так реагируешь, друг мой? Тебе противно, что я собираюсь покупать свободу нашей страны, оплачивая ее своим телом? Как последняя шлюха, да? – она гневно сверкнула глазами.
– Моя царица, я никогда…
– Ты никогда не посмел бы произнести эти слова вслух, верно? Но думал именно так.
– Я просто боюсь, что он
– Обидит? Как? – женщина не смогла сдержать смеха. – Постарается казнить? Я для этого слишком хорошо верю в собственные силы… и в пристрастия Марка Антония. Или ты думаешь, что он разобьет мне сердце? Так не беспокойся, у меня его давно нет. Мое сердце умерло, и ты прекрасно знаешь, когда.
– Вот это меня и беспокоит сильнее всего, – пробормотал Мардиан и вышел.
Клеопатра опешила. Да, он все-таки друг, но чтобы вот так просто взять, развернуться к ней спиной и уйти, даже не спросив разрешения? Да что с ним творится такое?!
Если бы Мардиан был полноценным мужчиной, его поведение можно было бы объяснить ревностью. Но ведь он евнух!
Хотя… Почему евнуху не должны быть доступны такие чувства, как любовь или ее изнанка – ревность? Разве он не радуется, как все люди? Не огорчается?
Да нет, Мардиан – просто друг, а ей уже кажется, что все мужчины вокруг должны быть влюблены в нее. К тому же если считать это ревностью, то почему тогда Мардиан не ревновал ее к Цезарю, который был ее любовником на протяжении нескольких лет, и вдруг приревновал к Марку Антонию, который, возможно, еще любовником и не станет. Нет, тут что-то другое.
Но прости, любезный друг, сейчас не до тебя и не до твоих переживаний. Страна Айгюптос, или Кемет, имеет последний шанс остаться самостоятельным государством, а не быть съеденной империей под названием Рим.
Может, она не на того человека делает ставку?
Триумвиров трое – что это за странная привычка делить власть «на троих»? – и выбор у нее есть.
Но Марка Эмилия Лепида можно не принимать во внимание. Носатый, с головой, которая казалась слишком крупной из-за излишне тонкой шеи, он часто бывал на вилле Цезаря, где она прожила полтора года. Цезарь доверял ему безоговорочно, Клеопатра смеялась: конечно, такому можно доверять, потому что сам по себе он ничего не представляет!
Кажется, и в триумвиры он попал по этой самой причине: потому что и Гай Октавий, и Марк Антоний не видели в нем соперника.
Впрочем, возможно, она ошибается.
Итак, Лепида можно в расчет не брать. Остаются Гай Октавий – мальчик, усыновленный Цезарем, – и Марк Антоний.
Только Марк Антоний на двадцать лет старше: ему почти сорок три. Расцвет для мужчины. А Октавию – двадцать два, и он выглядит как цыпленок. При этом он напоминает Юлия, и оттого это его «цыплячество» еще сильнее бьет в глаза.
– Не такой уж он и цыпленок, – сообщил Мардиан.
Странно: она что – рассуждала вслух?
– Он сложен очень хорошо. Просто ты, моя царица, сравниваешь его с Юлием, но забываешь, что Октавию всего двадцать с небольшим. Возможно, Юлий в его возрасте выглядел примерно так же…
– Ты
Как такое можно было сказать – что этот цыпленок, это тощее не пойми что, похожее на девушку (а если говорить грубее, то на педика! Да евнух Мардиан больше похож на мужчину!) – выглядит как покойный Юлий! Юлий, который… который…
Женщина разрыдалась. Впервые за все это время она смогла заплакать. Слезы лились потоком, она сперва рыдала в голос, потом принималась бормотать, потом снова рыдала, размазывая по щекам слезы и сопли.
Мардиан растерянно смотрел на свою подругу, не зная, что делать. В последний раз он видел ее плачущей, когда она была совсем ребенком – он точно даже не помнил когда, наверное, в те страшные дни, когда ее папаша Авлет только-только сбежал, а Береника проявила себя… очень своеобразной правительницей, в первую очередь сводившей личные счеты, причем не с придворными даже – с собственными младшими сестрами.
– Мой сын похож на Юлия! – вдруг гневно выкрикнула женщина. – Цезарион! А никак не…
Не поспоришь – Цезарион и вправду похож. За детской мягкостью личика, за округлостью щек уже угадываются чеканные скулы, твердые, словно из мрамора вытесанные, черты. Но и Октавий похож. Мардиан видел его во время их пребывания в Риме несколько раз, и всякий раз поражался, особенно когда Цезарь и его внучатый племянник стояли рядом.
Октавий, конечно, менее резкая копия, сглаженная. Чуть меньше нос. Чуть менее четкие скулы. Чуть мельче черты лица. Но он не более мягок, чем Цезарь, нет. Мягкость его лица – обманчива. Цезарь – лев, царь зверей, и это было сразу видно. Октавий…
Мардиан мысленно запнулся, пытаясь представить, какое животное напоминает ему триумвир. Кошку? Да, верно, храмовую кошку – мягкую мурлыку, способную вцепиться в горло и располосовать до смерти, хотя по виду и не скажешь.
Одно несомненно: он умен.
Жаль, что он так молод: был бы постарше, Клеопатру следовало бы… переориентировать. Марк Антоний – просто самец, с Юлием, которого в веках – Мардиан был уверен в этом! – обязательно назовут великим, – его и сравнивать нельзя. Но Октавий молод – он на шесть лет моложе царицы, а Клеопатра по-настоящему любила Юлия, который был старше ее на тридцать с лишним лет. И потом, у нее все-таки полное неприятие Октавия – возможно, именно из-за его сходства с Гаем Юлием…
Да и Марк Антоний все-таки не дурак. Нет, еще неизвестно, кто кого одолеет в этом противостоянии. Октавий умен, но он еще не провел ни одного сражения, и потом, кажется, он болен – астма или что-то вроде того…
– Да, моя царица, ты права. Ты должна отправиться к Марку Антонию сама. Прошу только об одном: позволь мне сопровождать тебя.
Клеопатра невесело усмехнулась; дорожки слез высыхали на ее смуглых щеках:
– Конечно, ты поедешь со мной, друг мой. Куда же я без тебя!