Ночная духота

Zella

Я не стала говорить, что того, кого мне хочется увидеть, я видела лишь в шортах. Сердце бешено стучало. Как бы проверить, здесь ли граф, но спросить Лорана я боялась. Вернее боялась заранее разочароваться ответом. Казалось, прошла вечность с того момента, как индейцы затопили баню. Мы спустились на парковку. Дети продолжали играть, а старухи греться у костра. Женщины обступили переносные грили, от которых тянуло ароматом жареной рыбы. Каталина обрушила на дочь испанскую тираду. О смысле её можно было догадаться по упаковке сушёных водорослей, которой она трясла. Моника лишь смущённо пожимала плечами, не произнося и слова в оправдание. Каталина наконец швырнула водоросли другой женщине и сунула мне в руку

банку.

— Отнеси мёд вниз, — сказала она, переведя дыхание, уже мягко, видно злясь на себя за то, что в праздник наорала на дочь.

Я спустилась на половину ступенек и замерла. На камнях, где ещё недавно толкли в ступах жёлуди, распластались мужские фигуры разных размеров и возрастов. Все молчали и не двигались. Три фигуры я признала сразу: Габриэля, Клифа и графа. Я опустила глаза и принялась считать ступеньки, вдруг почувствовав, как сандалии Джанет натёрли ноги. Эстефания окликнула меня, но никто из мужчин не шелохнулся. Я медленно подошла к кипящей похлёбке и протянула банку. Эстефания отпустила меня взглядом, но я будто приросла к циновке.

— Можно остаться смотреть за детьми? — я еле выдавила из себя просьбу, надеясь, что Эстефания понимает английский, и тут же услышала в ответ приказ по-испански, который я прекрасно поняла, только всё равно не желала уходить. Близость к графу завораживала и дарила желанное спокойствие.

— Сейчас они остынут, и начнётся праздник, — игриво подмигнул мне Лоран, явно забавляясь моим замешательством.

Я поплелась наверх, силясь не обернуться. Я не ждала увидеть Клифа распростёртым подле графа, но слишком большое расстояние между ними пугало. Каталина расставляла неподалёку от костра корзины с желудёвыми хлебцами, плетёные блюда с рыбой и прочей снедью. Моника и прежняя девочка появились с пакетами одноразовой посуды. Такое переплетение прошлого и настоящего забавляло, или же я искала повод улыбнуться, потому что спокойствие вновь утекло из меня, и я со страхом ждала появления мужчин — особенно Клифа.

— Время слёз кончилось!

Каталина бесшумно выросла у меня из-за спины и смахнула с моей щеки слезинку. Пальцы её казались тёплыми, живыми.

— Женщины плачут громко, — продолжила она мягко. — Это мужчины плачут молча, потому что у них больше слез. А женщинам некогда плакать, у нас много дел. Будешь с Моникой раздавать еду.

Я шмыгнула носом, уже не отличая слёзы от океанской воды, и пошла к костру. Скоро появились Эстефания с Лораном и несколькими мёртвыми женщинами — они несли корзины с желудёвой похлёбкой. Знакомая девочка расстелила перед нами пару циновок, и Моника шахматкой расставила на них белые тарелки.

— Правда, что похожи на раковины абалона, а?

Я на её манер пожала плечами, потому что поняла, что та просто кривляется, внутренне противясь навязанной матерью роли официантки.

— Впрочем на тарелки поместится больше, чем в раковину, — продолжала бурчать Моника, наваливая в тарелки без разбора и куски лосося, и кукурузные лепёшки, и даже отломанные кусочки желудёвых кирпичиков. Это было не только невозможно съесть, но и просто поднять с циновки. А Моника лишь пожимала плечами, смеясь:

— Нам главное проявить щедрость, а донесут это до рта или до помойки, не наше дело.

— Как вампиры едят? — не унималась я, понимая, что все мои представления о вампирской диете летят в тартарары.

— Ты меня спрашиваешь! — хохотала Моника. — Меня это не интересует. Мне сказали раздать, я и раздаю. Своего Клифа спроси или деда. Каталину сейчас лучше не теребить вопросами.

Меня тут же перестала интересовать пищевая пирамида вампиров, потому что в тот момент они по одному стали выныривать из кустов. Первым шёл Габриэль с обнажённой головой, оставив где-то перья. Когда он остановился перед костром и стал к нам

спиной, я сумела рассмотреть волосы — они были умело закручены узлом, и оставленный почти с кулак хвост спускался между худых лопаток. Я так залюбовалась причёской, что не заметила, как Габриэль обернулся и вперил в меня тёмный взгляд. Я дёрнулась и чуть не оступилась, и лишь Каталина, схватившая меня за руку, спасла расставленные на циновке тарелки от неминуемой гибели. Индеец прикрыл глаза, будто извиняясь за причинённое всем неудобство, и через секунду вновь стоял лицом к гостям, призывно размахивая руками. Речь его мне не перевели, но раз гости сразу стали подходить к нам с Моникой, говорил Габриэль про еду. На десятом госте я действительно перестала отличать живых от мёртвых, никто ни от чего не отказывался, а проводить их взглядом не было времени. Я осталась на раздаче одна. Моника с девочкой копошились внизу, наполняя новые тарелки, а Каталина стояла, улыбаясь, подле Габриэля, который что-то шептал каждому проходившему мимо него гостю — что-то приятное, потому что все от мала до велика отвечали ему улыбкой, да и сам вождь походил сейчас на доброго дедушку. Мне же предназначалось лишь «Gracias» (спасибо, исп.), но и ему я была несказанно рада и улыбалась до ушей, не в силах вообще стянуть губы обратно, пока не увидела перед собой графа дю Сенга.

Как и на остальных, на нём была лишь набедренная повязка, но я не посмела опустить глаза дальше груди, а смотреть в лицо не было сил. Тридцать секунд, которые он задержался подле меня, стали для меня вечностью. Я ждала, что услышу хотя бы «merci» (спасибо, франц.), но он тоже ограничился испанской благодарностью. За ним плечом к плечу стоял Клиф, бледнее обычного — баня не разогнала его мёртвой крови или же его довело до белого каления соседство парижского вампира. Его благодарность оказалась такой же краткой, будто он вовсе не был со мной знаком. Дальше я уже раздавала еду машинально, мечтая лишь о том, чтобы оказаться рядом с графом и вытрясти из него признание.

Гости расселись вокруг костра в несколько рядов. Каталина подхватила две тарелки и поманила за собой, указывая на место подле Клифа. Я вздрогнула от неожиданности, хотя удивилась бы иному выбору. Клиф принял из её рук тарелку и терпеливо дождался, когда я усядусь.

— Что с Диего? — спросила я, испугавшись его молчания.

— Женщины пошли за детьми.

Я обернулась и, не найдя Каталины, вздрогнула.

— Мне поручили ребёнка, так ведь?

Я хотела вскочить и чуть не опрокинула тарелку, но Клиф мягко удержал меня подле себя и прошептал, склонившись к самому уху:

— Успокойся. Ты достаточно помогла Каталине, и никто не просил тебя стеречь детей у ручья. У них всё отработано за столько лет, да и дети их плавать начинают раньше, чем ходить. Поешь лучше.

Клиф подцепил на вилку кусочек лосося, и пришлось покорно его проглотить. Он явно намеривался кормить меня и дальше, и я желала бы остановить его, но не знала как.

— А ты? — единственное, что сумела пробубнить я с полным ртом.

— Я не могу есть, как они. Не могу глотать, совершенно. Но голод не раздражает меня. Я дождусь чая, и с меня будет довольно.

— Возьми похлёбку, — раздался над нами голос Каталины.

Она опустилась рядом, вновь держа спящего Диего на плече.

— Я могу покормить тебя тоже, — предложил Клиф.

— Я давно уже обхожусь без мужской помощи, — сказала Каталина дружески, совсем без сарказма. — Ты возьми немного для Джанет. Эстефания никогда не жалеет мёда.

Я вздрогнула и посмотрела на Клифа. Он оставался бледен, и невозможно было понять, как на него подействовало слово «мёд». Быть может, мне одной послышался в словах Каталины намёк на умершего ребёнка настоящей Джанет. Клиф покорно поднялся и направился к плетёным корзинам.