Ночная духота
Шрифт:
Человек вообще слаб духом, что уж говорить обо мне больной. Откуда в эти три дня могла взяться сила противостоять дикому желанию, которое не сумела выбить из меня вся твоя терапия? За что ты наказываешь меня, ведь с высоты твоих лет один несчастный поцелуй не должен значить абсолютно ничего. Вампир, ревнующий к смертной, смешон. Как смешон и тот, кто считает сексуальных партнёров незнакомого ему человека, как будто меня интересует его мнение. Меня ничего не интересует, кроме одного единственного вопроса: что вы решили со мной сделать?
Словно ответом прозвучало из уст Лорана продолжение песни:
— Kicks just keep gettin’ harder to find and all your kicks ain’t bringin’ you peace of mind…
Голос
— Тебе нужна помощь, детка.
Слова звучали усмешкой, прекрасно замаскированной под отбойный молоток песни. Да, мне нужна помощь, но вовсе не с наркотиками. Но мне неоткуда её взять. Вы трое ненавидите меня — даже Клиф должен возненавидеть окончательно, если ты и его накажешь за моё безумное поведение.
— Ну… — голос Клифа не менялся, он лился водопадом чувств, будто пытался выбить почву у меня из-под ног, чтобы лицо наконец скрылось за спасительным корпусом рояля. Я действительно думала, что отыщу с тобой кусочек рая, но до сих пор не нашла ничего, кроме боли. И твоя песня права — следует задумываться над каждым следующем шаге. И, о да… Чтобы я ни делала, я не убегу от себя, от своих страшных воспоминаний и желаний. За избавление от них придётся заплатить высокую цену. Я знаю. И, кажется, уже плачу её. Я всё понимаю. Зря вы оба считаете меня дурой.
Ноги влились в деревяшки пола, чтобы я даже не подумала бежать от боли. В тот момент я перестала различать слова песни, их заглушал мой внутренний крик о помощи. И вдруг что-то случилось, и я как ошпаренная отскочила от рояля прямо к двери, ведущей в сад, и пулей вылетела к бассейну, подгоняемая словами песни. Да, никакой наркотик не избавит от проблем. Они вернутся утром вместе с больной головой.
— I’m gonna help you find yourself another way…
Нет, ты не подумаешь больше помогать мне. Я не сумела затормозить у бассейна и полетела лицом прямо на синий тент, пропружинивший под весом моего тела. Вставать не хотелось, но нос щекотало от запаха резины, и я заставила себя перевернуться на спину и теперь безразлично глядела в тёмно-синее небо, по которому кто-то неумело разбросал солнечные круги фонарей. Я старалась дышать глубоко, но понимала, что мне не совладать с бешеными ударами сердца. В голове перестало шуметь, но я не услышала звуков музыки. Во дворе стояла непривычная мёртвая тишина. Даже соседские собаки, которые ночи напролёт бродили за забором, молчали. Наверное, они, как и я, испугались графа дю Сенга, который присел на корточки подле бассейна и рассматривал меня нынче не как модель, а несуразную игрушку в витрине магазина. Я вернула взгляд на искусственно-солнечное небо и решила молчать. Смысла озвучивать благодарность словами не было.
— Хочешь вина?
Я снова приподняла голову и только сейчас заметила в руке графа бокал. Я кивнула и поднялась на ноги. Балансируя руками, я вернулась на твёрдую почву и одёрнула юбку. Вино было слишком терпким, похожим на Бордо, хотя в сомелье меня бы не взяли и с третьей попытки, но в отличие от вчерашнего оно имело для меня вкус. Граф устроился в шезлонге и стал рассматривать те же солнечные
— Расскажи мне о Клифе.
Вместе с вопросом в моей руке оказался платок. Я промокнула глаза и втянула ноздрями аромат. Начало разговора мне не нравилось. Слишком многообещающим было его вчерашнее окончание и последовавший за ним сон. К чему все эти игры в разговоры, ведь я для графа раскрытая книга: читай — не хочу. И всё же я ответила:
— Вам интересно, как мы познакомились?
— Я это знаю и это мне не интересно, — сказал граф, подтягивая белесую ногу к животу.
— Рассказать о нём самом?
Что же он желает услышать, и как мне следует вести себя в разговоре — быть может, я сделала какую-то непростительную глупость в гостиной, даже не заметив того. Но я лишь отцепила кружева сорочки от гитарных колков…
— Всё, что ты скажешь о Клифе, твои домыслы, не более того. Я наслушался вдоволь твоих признаний, — Я тут же похолодела от коварной улыбки вампира. — Расскажи про свои ощущения от общения с ним. От общения, слышишь, а не про ваш безумный секс.
— Мои ощущения? — голос дрожал, и переспрашивала я в надежде вернуть ему твёрдость. — А их вы не можете разве достать из моей головы? Мне показалось, что вы достали оттуда даже больше, чем там изначально находилось.
— Из твоей головы я могу достать всё, — как мне показалось, уже слишком зло ответил граф. — Но я не хочу этого делать, потому что это скучно. Намного интереснее услышать из твоих уст ту часть ваших отношений с Клифом, которой ты пожелаешь со мной поделиться. Те воспоминания, которые не позволяют тебе окончательно отпустить его.
— А если я ничем не хочу с вами делиться? Если мои чувства к Клифу являются моими личными воспоминаниями, которые я не желаю отпускать?
— Хорошо, можешь ничего не говорить, — граф уже смотрел на меня. Я заметила это боковым зрением и старалась теперь не отвести взгляда от фонаря. — Тогда мне придётся поговорить с ним. Что держит женщину подле мужчины, понять не сложно. Но вот мне действительно интересно, что держит этого парня подле тебя… Неужто он сумел и в смерти отыскать любовь? Аж завидно… Наверное, мне стоит вызвать его на откровенность…
Я не верила ни единому слову графа и всё пыталась понять, на какой дурной поступок он хочет меня спровоцировать, и зачем?
— Говоря словами вашего тёзки, — начала я наигранно-спокойным тоном, — Клиф в ответе за ту, кого приручил. Он просто хотел помочь, не понимая, что без его возвращения в мою жизнь у меня было бы гораздо больше шансов на излечение. Но сейчас уже слишком поздно.
— Ты снова хочешь спать?! — спросил граф, нарочно перевирая мои слова.
Он не повысил голос, но слово хлыстнуло меня по щеке, и я вынуждена была повернуть к вампиру голову.
— Сколько вам лет? И граф ли вы на самом деле? Мне с трудом верится, что аристократу с чистой французской кровью и не испорченными революцией идеалами приносит наслаждение издевательство над беззащитным человеком. Мне всегда казалось, что это удел жалких людей.
— Я над тобой не издеваюсь, это ты издеваешься над моим сыном.
Он произнёс это совсем тихо, но достаточно было интонации, чтобы я бросилась в дом. Однако вино, выпитое на пустой желудок, взяло своё — я не могла бежать. Походка стала слишком пружинистой, и я сминала ногами траву будто продолжала идти по резиновой накидке бассейну. В салоне действительно царила тишина, хотя оба музыканта остались на своих местах. Только выглядели, как побитые собаки. После моего бегства тут явно что-то произошло.