Ночная духота
Шрифт:
— Что вы на меня кричите? Какое вы вообще имеете право судить меня?! Тем более со своей колокольни, которая давно разрушилась. Тем более, когда моя жизнь, которую я строила с таким трудом, по воле Клифа катится ко всем чертям!
— А что такое твоя жизнь? Что ты вообще хотела? Что ты вообще хочешь? Отчего ты считаешь, что достойна чьей-то любви? Ты…
Я вспыхнула как этот несчастный ночник и занесла руку, чтобы… И я это сделала и отскочила к противоположной стене, хотя прекрасно понимала, что для парижского вампира моя пощёчина ничего не значила. Если бы он хотел, то перехватил мою руку
— Вы уже высказали своё мнение обо мне, — процедила я сквозь зубы, потому как боялась, что если разожму губы, зубы застучат от страха. — Хватит повторять! Вы не имеете права меня оскорблять.
Граф улыбнулся и растянул на французский манер слова:
— А мне понравилось… И если ты захочешь ещё раз погладить меня, я не буду против…
— Простите. Я ещё никому не давала пощёчины.
— Тебе понравилось?
В ответ я подула на руку. Граф пальцем поманил меня к себе, и я покорно вернулась на свою подушку, спрятав зудящую руку под одеяло.
— Браво, Катья! А то я заскучал от покорной девочки… Впрочем, ты действительно покорна мне. Ты теперь поняла, что не в состоянии отличить мои желания от своих? — спросил граф, ложась рядом.
Я вопросительно взглянула на него.
— Неужели ты подумала, что я позволю тебе ударить себя? — убийственная кошачья улыбка стала продолжением фразы. — Если это не так, то как верить данному тобой обещанию не вести себя на равных с вампиром? Не хлопай ресницами! Да, я хочу сказать, что только что заставил тебя поднять на себя руку. А вот импульс бегства был уже твой. Всё-таки ты начала задумываться о причинно-следственных связях.
— Зачем вы это со мной делаете? — задрожала я ещё сильнее. — Неужели вам мало бассейна!
— Ты сама попросила меня научить тебя ставить блок, — улыбнулся граф, или же не переставал улыбаться всё то время, пока я не решалась взглянуть ему в лицо, боясь увидеть во рту клыки. — Но прежде ты должна научиться понимать, какие желания исходят от тебя, а какие извне.
— Но я не могу этого сделать.
— Сможешь, если будешь думать о последствиях. Тогда ты заблокируешь то, что тебе невыгодно.
— Как я могу подумать о последствиях, когда даже не успела заметить, как подняла руку?
— У нас есть целая неделя, чтобы научить тебя этому.
— Почему неделя?
— Потому что через семь дней я уеду.
— Так быстро?
— А ты будешь скучать?
— Причём тут я? Вы же к сыну приехали, а он…
— На этот раз он благополучно выкарабкался без моей помощи. И я боюсь испортить ему отношения с Клифом. Пусть я не одобряю его выбор, но не имею права мешать. И судить, ведь я ему не отец, сколько бы не пытался им стать. Мы слишком разные, слишком… Катья, какая тебе разница, чей это дневник?
Я аж вздрогнула, но вскочить с подушки на этот раз не смогла, придавленная невидимой рукой вампирской воли.
— Просто любопытно. Что в нём такого, что Лоран не мог просто ответить на мой вопрос, а сделал из него тайну за семью печатями, намекнув, что мне тоже стоит завести дневник…
И тут я осеклась,
— Я, кажется, догадалась… Это письма Рене к Эстель, которые не…
— Ты же сама видела, что это тетрадь, а не подшивка писем… К тому же, он не особо любит вспоминать о своём настоящем отце… Я не должен был открывать ему тайну рождения. Или хотя бы не приглашать в мастерскую, когда там был Рене. Мы вместе после смерти Эдгара отливали скульптуры для аукциона.
— Вы сами? Зачем? — задавала я вопросы, продолжая бороться с ужасной догадкой.
— Просто так, мне хотелось… Не знаю… Наверное, пытался помочь себе забыть, как помог Эдгару уснуть вечным сном… Мне казалось, что эти скульптуры дышат. Лоран уверял, что ничего не почувствует к отцу, но его охватило безумное желание убить Рене… Я вытолкал его в ночь, а потом к утру… Впрочем, я же сказал, что это не моя тайна. Дневник писала женщина, это всё, что я тебе скажу.
Я вновь задрожала, уверенная, что тот смеётся надо мной.
— Она не была его служанкой. Она была… Впрочем, спроси у Лорана сама… Он же сказал, что у вас будет время поговорить про его аллергию…
— Он любил её, да? — не унималась я, чувствуя, как сердце стучит под самым подбородком. — Поэтому сейчас увлекается только мальчиками…
— Катья, это называется перемывать кости. Это невоспитанно. Да и откуда я могу знать, что и к кому он чувствует. Вот, например, к Клифу…
— Да ничего он к нему не чувствует! — выпалила я, и тут же почувствовала на щеке ледяной палец графа, которым он подобрал с моих ресниц слезу.
— Не надо питать иллюзий на свой счёт, мадемуазель. Самообман никого до добра не доводил.
Его рука исчезла так же быстро, как появилась.
— Но вы ведь так же считаете! — процедила я сквозь стиснутые зубы.
— Я ничего такого не говорил. Не приписывай мне своих мыслей. Я могу говорить лишь за себя. Я никого не люблю, но допускаю возможность любви со стороны другого вампира.
— Вы же сказали, что забыли, как оно — любить… Может, и любите да не знаете…
— Ох, Катья, Катья… Когда был человеком, я точно любил. Во всяком случае, я так думал или пытался оправдать этим словом похоть. Тогда я не знал ещё, что можно действительно не любить, — усмехнулся граф. — Однако точно могу сказать, что вампиром я так и не смог никого полюбить. В возлюбленной главное — загадка… А какая может быть загадка, когда знаешь всю подноготную и читаешь каждую мысль избранницы!
— А полюбить вампиршу?
— Не романтично…
— А если не читать мысли живой женщины? Сами же говорите, что можно научить ставить блок.
— Пока учишь ставить блок, всё узнаешь, так что… Не судьба мне.
— А хотелось бы?
— Да, хотелось бы. Думаешь, только тебе плохо просыпаться одной?
— Да не так уж мне и плохо.
— Да и я не жалуюсь, — улыбнулся граф. — Так ты со мной говорить будешь?
— О Клифе — нет.
— А почему ты думаешь, что мне больше не о чем тебя спросить? Все, что меня заботит в Клифе, так это вопрос, зачем ты ему была нужна. Но на него ты ответить не можешь, потому что твой ответ лишь умиляет меня…