Ночная няня и кошачья магия
Шрифт:
Киря ткнул её локтем в бок, возвращая должок с биологии. На неё смотрел сам герр Смирноф, учитель точных наук. Соната поспешно перевернула листок и стала на нём решать задачу.
«В городе Альхенгофе пропало сорок процентов котов. Сколько всего котов в Анхельгофе, если пропало сто?»
Пропала сотня котов? С ума сойти! Погоди-ка, при чём здесь коты?
Соната вчиталась в условие: никаких животных в помине нет! Ягоды и грибы собраны в общей корзине, вычислить, сколько процентов ягод подавили в компот, смешав
Герр Смирноф прошёл по рядам, собирая листки с решением. Высокий, прямой, в военном мундире, правда, без чинов и регалий, учитель ценил дисциплину и точность. Он боготворил математику, называл её основой сущего, утверждал, что любое искусство основано на магии цифр. Когда герр переходил на патетику, класс заметно скучнел. Во время его возвышенных лекций можно уснуть безо всякой магии.
Герр Смирноф взял у Соны листок, перевернул его, оценил. Уставился, не мигая на Сону, предъявил портрет Помпадура:
– Откуда у вас?
– По дороге нашла! – наспех придумала Сона. Отчего-то сказать правду Смирнофу оказалось выше всей её храбрости. А ведь собиралась приклеить листовку на доске объявлений у входа!
– Заведите уже тетрадь, – брезгливо сморщился герр Смирноф. – В клетку, с расчерченными полями. И отдельные листы для заданий. В следующий раз не приму бумажку, подобранную на помойке!
Он ушёл обратно к доске, и Сона украдкой вздохнула. С дознавателями не было так погано! Громобой – просто душка на фоне Смирнофа!
– Чем ему котик не угодил? – вопросил озадаченный Киря.
Сона лишь пожала плечами.
Тем временем герр Смирноф обозначил новую тему: окружность. Он стал объяснять, и чертить на доске, и сверкать глазами из-под кустистых бровей в маниакальном порыве. А Сона вздрогнула от озарения. Окружность! Вот где нужно искать!
Она срочно поедет в больницу и узнает адреса двенадцати зомби. Наверняка между ними есть связь. А что, если их дома попадают на границу круга? И тогда в середине окружности будет точка распространения вируса. Все они посещали какое-то место, равноудалённое от домов…
– О чём я говорю, мисс Ландер?
Сона поспешно встала:
– Окружность – множество точек плоскости, находящихся на одном расстоянии…
– Садитесь, Соната Ландер. И перестаньте смотреть в окно.
За окном щебетал тёплый май, но Сона покорно уставилась в книгу.
– А Мишка Руже до сих пор не проснулся! – возбуждённо заявил Баламут, стоя в очереди за обедом. – Мирно дрыхнет под одеялком в кабинете врача. Говорят, будили по всякому: нашатырь совали под нос, будильники заводили. Спит себе со счастливой рожей! Может, летаргический сон?
Сона хихикнула про себя: придумали тоже, нашатырь, будильники. Фантазии у людей не хватает! Чёрный петух и зелёная палка в руках королевского дознавателя, вот что спасает
– Всё из-за тебя, вурдалачья невеста, – отпихнул Сонату сердитый Санька, – ты докладом его доконала. А Майклу запись в итоговом табеле!
Он схватил с раздачи пюре и курицу, хапнул последний вишнёвый компот. Если Санька уснёт мордой в пюре, все решат, что в школе началась эпидемия, и отменят «Чаровницу Лелею». Впрочем, в присутствии дознавателей, знающих о таланте Соны, так рисковать не стоит.
– Ты сегодня целый день меня игнорируешь, – потянул за рукав Баламут.
– Киря, отстань, – попросила Соната, выбирая котлету с гречкой. – Что тебе, больше общаться не с кем?
Баламут развеселился и подмигнул:
– Это тебе больше не с кем общаться! У меня одного иммунитет к твоим ядовитым колючкам. Ладно, отстану, не куксись. У нас разное расписание дальше, и меня ждёт лепка из глины. Так что встретимся на репетиции, погляжу, как скрипишь ветвями!
Занятия по поэтической практике было сорвано трудовиком. Берк ворвался в кабинет словесности и потряс перед лицом Платона Калюгина, отвечавшего за весь средний поток, каким-то ошмётком глины.
– Вы! – рычал трудовик. – Да ваш… да вы все!
– Что с вами, Пётр Иванович? – удивлённо спросил учитель словесности.
– Этот ваш Баламут! Посмотрите, что он слепил!
Сона всмотрелась и покраснела. Девочки в классе заохали и прикрылись тетрадками, немногочисленные ребята захохотали в голос.
– Он утверждает, что это птичка! В этом, мать его в душу, в гнезде! – продолжал рычать трудовик, пунцовый от возмущения. – Да за такое его… исключить! Я же с этим… к господину директору!
То, что держал в руках Пётр Иванович, совсем не походило на птичку. Скорее, на пособие по анатомии. Такие детали у статуй прикрывают фиговыми листами.
Платон Валерьевич сдавленно кхекнул, даже отвернулся к окну, тщетно стирая с лица улыбку. Потом решительно встал и отнял поделку у трудовика.
– Вы видите ситуацию лишь с одной стороны, – укорил он взбешённого Берка. – Применяете к ни в чём не повинному парню свою оценку реальности.
Как же Сонате нравилось, когда Платон так говорил!
– А у реальности, мой дорогой, плоскость не одна и даже не две. И если перевернуть эту штучку – вот так, смотрите сюда! – получается симпатичная птичка. И заметьте особо: в гнезде. Слеплено кривовато, так ведь Кирилл и не метит в скульпторы. Можем, конечно, сходить к директору, Феоктист Андреевич любит поделки.
Как он это всё провернул, осталось загадкой века. Только что был ужас и срамота, раз – и действительно птичка в гнезде, к искренней радости класса. Парни улюлюкали и аплодировали. Не Платону, понятно, и не бурому Петеньке, как дразнили трудовика. А гениальному Баламуту, сумевшему сотворить такое.