Ночная смена. Остров живых
Шрифт:
Ну, Родина сказала надо — куды ж денешься.
А в палату совершенно неожиданно заявляется Дима-опер. Даже с презентом для больного — несколько пакетов с кефиром. Гордо отмечает, что кефир — не просроченный.
Значит где-то ухитрились производственный цикл удержать. Радует. Тем более кефир штука сложная и действительно полезная. Физиономия у Димы обветрилась, погрубела, кабинетная бледность исчезла и даже глаза как-то по-другому смотрят. Бравый такой.
Спрашиваю — с чего бы это? Оказывается, радуется тому, что, наконец свалил с плеч груз писанины,
— Зверствуете, небось?
Дима хмыкает. И рассказывает о том, что вот например во Франции — культурнейшем центре Европы были очень любопытные традиции до начала Первой Мировой войны — водить по улице арестованных в наручниках считалось не комильфо. А арестовывать приходилось — и частенько. Поэтому полицейские придумали милый способ — брался рыболовный крючок на леске, подцеплялся за кожу мошонки, леска продевалась через одежду и держалась полицейским в руке. Полицейский и арестованный мирно шли к участку не оскверняя тонкие чувства парижан…. А перед началом войны и вообще без суда расстреляли несколько сотен особо опасных — после чего не особо опасные валом повалили в армию, чтоб до них руки правосудия не дошли.
Я вообще-то за последние годы убедился в том, что европейцы — еще те штукари, но вот чтоб так, запросто…
— Расстрел сотен парижских уголовников в фортах в 1914 году — граф Игнатьев подтверждал. Он как раз в Париже был военным атташе — опровергает мои сомнения Дима.
В свою очередь излагаю все, что было с нами за время отсутствия Николаича. Прошу присмотреть за Ленькой. Слушают внимательно, только хмыкают и переглядываются.
— Получается так — не зря я говорил, что малокалиберное оружие еще как запонадобится! — усмехается Николаич, когда речь заходит о чистке цехов с оборудованием.
— Неправда, это я первым сказал "ээээ" — посмеивается Дима-опер.
Ну да, в общем-то, тир по его наводке нашли.
— А курсантера этого надо вашего "Найденыша" отправить мыть — предлагает опер.
— Поздно — отвечает Николаич.
— Что так? Не отмыть что ли уже ваш бронетранспортер?
— Нет, его уже женщины вымыли — и насколько знаю — весьма удачно вышло. Почти не пахнет — кто-то нашел грузовик с просроченной кока-колой, вот ее и применили. Такое шоу вышло. А то эти балованные дети задолбали уже своими просьбами. Вот им и показали, что кока-кола — это хорошее моющее средство, навроде мыла и стирального порошка.
— Ну, а как же всякие вонючие машины с трупами? — одинаково удивляемся мы с Димой.
— Получается так, что разная техника — наставительно подняв вверх указательный палец, вразумляет нас Николаич — а может женщины усерднее оказались.
— Меня вот больше интересует, что за морф в Рамбове, на которого нас послали — что интересно — меня и впрямь это интересует больше, чем промытый "Найденыш". Помыли бронетранспортер от кровищи и рваных ошметьев — и ладно. То, что люди с автоматами не справились с морфом — это уже посерьезнее на мой взгляд
Николаич вздыхает, косится на Диму.
— Да бросьте, Старшой — ему туда все равно ехать, лучше рассказать тут.
— А я уверен, что это не один морф — ворчит Николаич.
— Не буду спорить. Но по описаниям вроде и один может быть.
— Получается так, что не может. Просто люди там хронометрию не ведут, вот что плохо. Отсюда и легенды о сверхбыстром. А он ничерта не сверхбыстрый — просто они совместно действуют.
— Я честно признаться — не пойму о чем это вы — вмешиваюсь я в непонятный разговор.
Николаич опять вздыхает.
— В Ораниенбауме выжившие собрались в одном районе — у пирсов. Там воинские части, режимный завод, корабли — с Кронштадтом связь. Даже паром наладили — там правда та еще катавасия получилась, но сейчас он уже в порядке. Так вот, пропадают люди. Уже 8 человек. Причем непонятно — как пропадают. Сначала пара детей — ну те шелапутные были, особо никто и не подумал — решили, что сами виноваты. Потом девчонка — подросток. Та уже была поумнее. Люди насторожились. Потом часовой. Прямо с поста сняли. Да и за последние дни — еще четверо. Не лопухи и вооруженные.
— Прямо как в вестернах с индейцами.
— Во-во. Причем вроде как морфа-то видят. Но видят с одной стороны — а люди пропадают с другой. Ну и сейчас там все на нервах, понимаете ли. А работать надо и работы много. Публика там собралась сбродная, но не так, чтоб бестолковая. И караулы выставляют и патрули и секреты. Вот из секретов двоих последних и вытащили, к слову.
В дверь палаты деликатно стучат и заявляется, отдуваясь, майор — танкист.
— Не возражаешь, Николаич? Не помешаю?
— Да нет, о чем речь, располагайся.
Ковыляющий майор располагается, отчего в тесной палате и места становится совсем мало. Подозреваю, что тут было какое-то подсобное помещение, ну да в остальных палатах люди как селедки в бочке. Однако вроде терпят. А больничка уже себе здорово очков набрала — конкурентов у нее нет. Центр цивилизации, короче. К слову слышал, что еще и кинотеатр работает. В виде поощрения для особо отличившихся — ну и детей водят…
— Как лекция прошла? — спрашивает Дима майора — танкиста.
— Да ничего вроде бы. Публика уж больно сырая. Раньше после НВП десятиклассницы толковее были. А вы о чем толковали?
— Да вот, женщины в Крепости героически отмыли бронетранспортер наш. Да я тебе говорил — воняло там несусветно.
— Ну — подтверждаю я — а ведь все знают, что машину, в которой трупы завоняли — хрен отмоешь.
— Хм, военная техника специально так делается, что если экипаж погиб — выгребли его, кровь смыли, дыру залатали — и давай следующих на замену сажай. Это ж не легковушки, всяких полостей внутренних, пустотелых ребер жесткости и прочих фигулек с дырочками, чтоб корпус облегчить — там нету. Это одно из требований — упрощенная чистка экипажем своей бронетехники. От предыдущего экипажа — майор потирает распухшие заметно коленки.