Ночная смена. Остров живых

Берг Николай

Правда, непонятно — как они с крысами корабельными справились. Но видно получилось как-то. Идем по пирсу как-то непривычно — просто кучей. Без разбивки секторов, оружие у всех есть, но в кобурах или на ремне.

Спрашиваю Филю.

— Бре, тут все под присмотром, не боись.

Ну-ну. А чего ж нас сюда пригнали?

Проходим мимо памятника эпроновцам. Стоявшую здесь же в гавани Ораниенбаума старушку- "Аврору" в блокаду обстреливали так, что довелось слышать мнение о том, что снаряды и бомбы потраченные на нее немцами

стоили дороже, чем этот символ революции.

— Филь, а что тут за морф?

— Назвали Призраком. Сидят — боятся. Но одна бабка его видела — нифига не призрак. Просто скоростной морф. Но бабка… Знаешь, могла и выдумать. Эти старики много чего фантазируют…

Гм… Да разные они, старики-то. И старушки тоже. Прошлым летом к моим знакомым — копарям обратилась тихая старушка — ребята, дескать, выручайте, призраки по ночам мучают.

— Какие призраки?

— Да три немецких офицера все приходят, надоели.

— Опа! А что это они повадились-то?

— Да во время войны они на постое в этом доме были — выскочили, когда артобстрел начался. Под снаряд и попали. Они у меня в огороде закопаны.

Ну, приятели и копанули — бабка даже роскошный смородиновый куст не пожалела.

И действительно — три ганса нашлось, меньше чем на полметра глубины. Правда без обвеса, кителей и сапог, но в касках. И по состоянию костей — видно, что осколками срезало. Успокоили старушку, вытащили скелеты с огорода. Передали "Фольксбунду" [24] , пусть покойные офицеры теперь своим соотечественникам надоедают, раз такие беспокойные оказались.

24

"Фольксбунд"- Немецкая организация, занимающаяся похоронами немецких военнослужащих

Другой старичок показал место массовых расстрелов наших раненых красноармейцев и гражданских немцами — тоже тем летом рыли. Он, оказывается, шестилетним мальчишкой из кустов видал, как расстреливали. На картах не было ни хрена, да и в книгах тоже. А накопали всякого разного, кроме нескольких десятков скелетов мужских, женских и детских — включая вставной глаз, кожаные лапти и прочие вещи, а под занавес — и женские косы и девчачьи косички. Потом еще и презервативы немецкие пользованные среди костей нашли.

Так что старички — они очень разные, некоторых стоит слушать — и записывать.

Со старушкой этой надо бы потолковать.

В расположении какой-то военно-морской части — черт ее поймет, аббревиатуру на табличке — тоже народа густо. Понимаю, что сюда собрались уцелевшие — и на этом куске земли большая часть жителей Ораниенбаума и сосредоточена. Относительный порядок — и пока шли — ни одного не то, что зомби — трупа не попалось. Это хорошо, если и второй город — кроме Кронштадта — удержался.

К

сожалению, очень скоро понимаю, что ошибся. Город пал. Да и в расположении — народ нервный. Местный медик — есть у них тут и медпункт свой — угрюмый, необщительный — вроде как фельдшер. В гости не позвал.

Меня встречает Демидов. Остальные уехали.

— На чем и куда? — спрашиваю его я.

— На грузовиках — будках. Как вот мы тогда в Кронштадте — тут так же чистку устроили, по нашему примеру. Короче — машины по городу ездят, зомбаков попроще постреляли — но все равно, не всех. Да и морфы. В общем, пешком ходить нельзя.

— А что про морфов слышно?

— Много их. Но мелкие какие-то, не отожратые.

* * *

Виктор мрачно крутил по лесу петли. На обратную дорогу в деревню ушло времени втрое.

Так же мрачно вошел в дом, не снимая снаряжение, присел на лавку. Посмотрел на недоумевающую Ирку.

— Ружья у них. И жадные они. И непонятные.

— Чем не понятные, Витенька?

— Действиями. Там по всему видно — даже трупы с собой увезли. Грузовик у них — и покрышки характерные. Так вот они четыре раза приезжали-уезжали. И увезли даже заведомые трупы. Зачем?

— Может, не хотели, чтоб мертвяки по лесу валялись?

— И валялись бы — и что? Машины и всякий мусор — бросили и все.

— А может — плюнем, да забудем? Вряд ли они на эту поляну вернутся еще. Следы-то старые?

— Следы старые, заветрились.

— Вот видишь! А через месяц-другой уже снег сойдет — нас уже шиш найдешь.

— Зато в зелени все будет. А у них ружья. И стреляют они без раздумок.

Ирка встревожилась.

— Ты ведь надумал что-то, а Витька?

Виктор промолчал.

— Витенька, не молчи, скажи. Что натеял?

— Охотничье ружье бьет метров на 70. А мой Дормидонт Проникантьевич (Витя с уважением полюбовался стоящим рядом с лавкой ДП) — на полтора километра. Значит, если мы с ними встретимся на дистанции метров в 200–300 — шансов у них никаких не будет. Абсолютно.

— Они не в грузовике живут.

— И это верно. Они на нем ездят. И пока прочесывают ту местность, которая для них поближе. А к весне — начнут чесать, что подальше. А летом тем более таких дикарей, что из города в ужасе удрали, набрав с собой шампиньонов резаных и кукурузы — не останется. А мы с тобой — останемся.

— А мы будем осторожнее!

— Ирка! Вот скажи — как ты будешь осторожнее? На караульную службу нас двоих не хватит. Засветится нам — раз плюнуть. Запах дыма учуют. Услышат что. Да мало ли. Просто напорются случайно.

— Мы ж не безоружные!

— Толку-то.

— Как это — толку-то! Ответим!

— Тьфу. Баба! Да чтоб ответить — их надо первыми заметить. А когда они по нам отстреляются — нам уже все пофиг будет. Даже если мы в ответ их всех положим потом — у нас тут больницы нет.