Ночная ведьма

Малаваль Шарлин

На руинах разыгрывались трагедии. Хоронить умерших было некогда, и трупы сбрасывали в кучи. По улицам в поисках то ли объедков, то ли своих мертвецов бродили женщины и дети. Некоторые здания с разрушенными фасадами чудом устояли; порой единственный обломок стены с нелепой самонадеянностью взмывал вверх. Иногда десять — пятнадцать человек штурмовали обломки здания и врукопашную дрались за оружие или захват удобной позиции, и выходил из схватки лишь один-два, да и то с потерями. На смену этим людям приходили новые. Мужчины, женщины и дети жили в городе словно на краю бездны.

В полете важнейшим фактором для летчицы была сосредоточенность. Ее глаза непрестанно сновали от горизонта к приборной доске, чтобы

отслеживать указатель скорости, бензиномер, счетчик числа оборотов мотора, аэротермометр, компас. Надо было все время оставаться начеку, ни на миг не терять бдительности и щурить глаза, чтобы уберечь сетчатку от жесткого солнечного света. Пилоты находились в экстремальных условиях: температура за бортом опускалась до двадцати градусов ниже нуля, а то и до тридцати, и тонкие стенки кабины не защищали ни от холода, ни от влажности. К этим неприятностям добавлялась постоянная тряска аппарата, и летчицам приходилось часами держаться на пределе мышечного напряжения. Сердце в груди ныло, и казалось, оно вот-вот не выдержит. Нельзя было думать о жизни внизу, о знакомых, о любимых, ведь можно было потерять концентрацию, а опасность угрожала отовсюду.

Софья, Оксана, Галина, Вера и другие летчицы 586-го истребительного полка, перебазировавшись из лагеря в Энгельсе, в бешеном ритме вылетали на боевые задания. В первые недели они охраняли вокзал Саратова и обстреливали немецкие склады с боеприпасами. А с августа они вылетали, чтобы охотиться на мессершмитты, бить их, уничтожать. Но расклад сил на поле боя не обнадеживал. Немецкие самолеты были куда более скоростными, чем Як-1, их пилоты оказались настоящими асами, чего нельзя было сказать о русских летчиках. Софья была лучшей в полку, и это беспокоило ее товарищей: она стала для люфтваффе главной мишенью. Им показывали фашистские пропагандистские листовки, в которых Софья на своем Як-1 по популярности соперничала с орлом вермахта. На рисунках в зубах летчица сжимала серп, глаза ее пугали дьявольским отсветом. Отныне товарищи знали, что мессеры высматривают номер 23, нанесенный желтой краской рядом с красной звездой. В частности, некий Ганс Мюллер мечтал добавить к своей коллекции трофеев сбитую машину первой в истории женщины, уничтожившей немецкий самолет.

Когда летчицы приземлились после этой первой важной победы, которая дала стимул остальным женщинам, Оксана с радушной улыбкой сняла шлем:

— Когда ты расскажешь об этом своему сыну, Софья, он будет тобой гордиться!

Во время тренировок в Энгельсе Оксана блистала в небе ярче всех, но на фронте лучшей оказалась Софья. За неполные пять месяцев она одержала восемнадцать побед. Софья была настоящей героиней. Оксана лишь немного отставала от подруги, и вдвоем эти летчицы наносили силам люфтваффе значительный урон. Девушки не разлучались ни на земле, ни в небе. Когда одна атаковала, другая ее прикрывала. Они понимали друг друга без слов и прекрасно дополняли друг друга.

— Гордиться? Мной? — переспросила Софья, будто не понимая смысла этого слова.

На ее лицо легла тень печали.

— Я на это надеюсь. Знаешь, ему было очень тяжело, когда я уезжала. Это нормально. Что он мог понимать? Ему только что исполнилось шесть лет. Он живет с моими бабушкой и дедом. Но они такие старые и измученные… Я ругаю себя, что заставила их нести эту ношу, ты понимаешь?

Когда грянула вой­на, Софья уже несколько месяцев трудилась на строительстве московского метро. Она пошла туда из чистого энтузиазма. До этого Софья, получив диплом инженера, работала в научно-­исследовательском институте. Отличная репутация позволила ей занять должность в Центральном аэрогидродинамическом институте, базовом по авиационным разработкам в СССР. Софья была прекрасным исследователем, но в другой сфере ее жизни не все было безупречно — по

крайней мере, так считали ее родители. Еще в старших классах школы она забеременела и родила сына Костю. Родители категорически отказались с ним знакомиться, но помогали дочери материально, правда, при условии, что никогда не услышат ни слова о «внебрачном ребенке». Софья смирилась и отдала Костю на воспитание бабушке с дедушкой, а сама продолжила учебу. Ребенок был редкой красоты, с выразительными глазами и каштановыми локонами, как у матери.

Бабушка часто писала письма и рассказывала в них, каким серьезным растет мальчик: «Вот и ты, Сонечка, была такой же в детстве. Трудись как следует, сын потом будет тобой гордиться, он поймет, что ты старалась ради него, чтобы он мог гордиться своей мамой!»

Софья старалась не думать о близких, оставшихся на земле. Острая игла вонзалась в сердце всякий раз, когда Софья вспоминала о сыне, который рос без нее, за развитием и успехами которого она не могла наблюдать.

Близкие думали, что Софья трудится в тылу, применяет свои исследовательские способности и научный опыт к нуждам гражданской обороны, в более-­менее безопасной зоне. Бабушка и родители считали, что она добровольно обучает население азам обращения с оружием. Как бы они восприняли новость о том, что в самые страшные для советских вой­ск дни Софья бьется с врагом на передовой?

Нет, она не могла себе позволить умереть.

Глава 34

Цимлянский заповедник,

сентябрь 2018 года

Когда Павел выглянул тем утром из палатки, он подумал, что еще не вполне проснулся. В их лагерь прибыли трое в форме солдат Великой Отечественной вой­ны, сейчас они сидели вокруг костра. Павел протер глаза и снова ошеломленно уставился на это поразительное зрелище: персонажи у костра не иначе как вышли из его жуткого сна, где на поле битвы лежали изувеченные солдаты, самолеты срывались в штопор и падали со страшным грохотом на землю, а бомбы взметали фонтаны красной как кровь земли.

— А, Павел, иди сюда, я познакомлю тебя с Юрием, — окликнул его дядя.

Павлу этот тип не понравился сразу, и было ясно, что неприязнь взаимна.

Погоны у Юрия были майорские, а гимнастерка, судя по ее состоянию, пережила не только осаду Сталинграда, но и Курскую битву. Физиономия у Юрия была самая бандитская и замечательно гармонировала с растерзанной одежкой. Пуговиц на гимнастерке не хватало, а брюки галифе были подвернуты, демонстрируя ботинки «мартенсы», тоже доисторические.

— Это мои товарищи, — добавил Василий в ответ на вопросительный взгляд племянника.

Павел посмотрел на дядю и только теперь осознал, что тот носит потрепанную военную форму. Василий опередил его расспросы:

— Нас называют «черными диггерами». Но я тебе уже сказал, что мы занимаемся поисками и раскопками не ради денег.

— Мы просто фанаты истории, — добавил Юрий и выпятил грудь.

Тем временем двое других парней, чуть старше Павла, о ­чем-то переговаривались, не обращая внимания на остальных. Павел видел, с каким восторгом они пялились на самолет.

Он занял оборонительную позицию. «Что они тут делают? Это все мое!»

— Мы поставим рабочую палатку здесь, — сказал один из парней и указал рукой на склон ниже самолета, в стороне от палатки Павла и Василия.

— Годится, — кивнул другой. — Пойдем за остальными вещами.

Василий с Юрием, увлеченные беседой, рассеянно поглядывали на молодых людей. Василий с гордостью показывал свою находку. Павел наблюдал, как Василий, обычно молчаливый и замкнутый, вдруг разволновался, будто мнение Юрия было для него очень важно.