Ночная ведьма
Шрифт:
Он сжимал железную кружку, до краев полную крепчайшего горячего чая, какой любил заваривать его дядя, и не мог сдержать улыбки при виде команды энтузиастов в форме времен Великой Отечественной войны, которые стучали по клавишам ноутбука или замирали, прильнув к окуляру микроскопа.
Никита курил одну сигарету за другой. Его красно-белая бейсболка с эмблемой «Спартака» плохо вязалась с военной формой.
— Это реальная красноармейская вещь, на все сто, — тараторил он, гордо ущипнув рукав своей гимнастерки, когда трое парней, истекая потом, остановились в лесу передохнуть, бросив поклажу на землю. — Смотри, на рукаве дыра!
Его просторная гимнастерка цвета хаки с малиновыми шевронами[14] на воротнике была подпоясана широким кожаным ремнем — «настоящим, с войны», подчеркнул Никита. Потом он стянул сапоги и продемонстрировал портянки.
— Я научился их наматывать по-настоящему, как солдат.
Дима был не таким словоохотливым, он больше посмеивался, затягиваясь взятой у Никиты сигаретой.
— А трусы у тебя тоже с войны? — хмыкнул Павел.
Оказавшись в непривычной ситуации, он пытался нащупать нужную линию поведения. Вот двое молодых «черных диггеров», его ровесников, они увлекаются этой «рухлядью». Но пристрастие к старым вещам — это ведь не просто блажь, которую эти парни разделяют с его дядей и со своим «командиром».
— У Юрия офицерская форма, а вы — рядовые, так?
Никита снова затянулся, держа сигарету большим и указательным пальцами, выпустил синеватый клуб дыма, потом заглотил его. Он считал, что это выглядит очень круто. Может, чтобы соответствовать образу, Никита еще и постоянно хмурился.
— Мы соблюдаем субординацию. У Юрия положение выше, чем у нас. Мы еще получаем «боевое крещение» — набираемся опыта, а потому уважаем его знания. Нормальный расклад, нас это не беспокоит.
— Но нарушение закона беспокоит вас еще меньше…
Павел тотчас пожалел о своих словах. Он взял было менторский тон и тут же почувствовал себя идиотом. В Никите и Диме его раздражало все, но больше всего — восхищение, которое он невольно перед ними испытывал.
Двое друзей рассмеялись.
— Мы занимаемся патриотической археологией. Все раскопки ведем только ради восстановления памяти нашей великой страны и достойного предания земле всех откопанных Гансов и Иванов.
— Гансов и Иванов? — переспросил Павел.
— Мы называем все безымянные останки этими двумя именами: Ганс, если военная форма оказалась немецкой, Иван — если советской. А здесь мы нашли нашу первую Марью. Или Катю?
Никита расправил плечи, прижал руку к груди и полушутя стал напевать «Катюшу». Он пел куплет за куплетом, и его лицо становилось все более серьезным и непроницаемым для шуточек Павла.
На закате трое парней совершили последнюю ходку от грузовичка к лагерю, притащив на плечах продовольствие, бутылки водки и пятилитровые канистры с питьевой водой. Уже посреди ночи диггеры наконец установили прожекторы и палатку, в которой Никите и Диме предстояло спать и охранять бесценное оборудование. Еще ребята позаботились, чтобы никто не заметил их по пути через поля и на въезде в лес. Они даже загнали грузовичок в густой ельник и закидали ветками, как прежде поступил и Василий. Племянник тогда не понял этих маневров. Теперь же Павел был покорен сноровкой Димы и Никиты, их знанием дела, позволившим им с ходу распознать самолет как истребитель.
— Это Як-9, — объявил Никита. — То есть крушение произошло не раньше конца 1942-го или начала 1943 года, когда эти самолеты поступили на
Глава 37
Авиабаза под Сталинградом,
декабрь 1942 года
Этим хмурым утром Софье казалось, что она плывет в тяжелом облаке снежной пыли. Ее взгляд блуждал в раскаленном добела тумане, тянувшемся насколько хватало глаз.
Софью оглушил сильный взрыв, самолет пошел резкими толчками, рычаг вырвался из рук. Летчица стукнулась головой о надголовник. Удар был сильнейший, ей показалось, что она на полном ходу врезалась в грузовик. По лбу потекла горячая струйка крови, залила глаза, обжигая их. Софье пришлось сдернуть очки и яростно протереть лицо.
Огромным усилием она взяла себя в руки, оглядела небо, взглянула на приборную доску. Все показания пошли вразнос.
Софья повторила про себя: «Если ты контролируешь три параметра — скорость, высоту и курс, — ты в порядке. Если один упустила, ты в опасности».
Высота была слишком мала. Солнце било в лицо, и Софья не могла вспомнить, когда в прошлый раз проверяла все три параметра, — больше тридцати секунд назад, наверное. А то и минуту.
Что-то лязгнуло, Софья стиснула зубы. Окинула взором небо, затаив дыхание. Вспышка света ослепила ее на миг и умчалась вверх. Налетел шквал пуль, задевая обшивку. Вражеский самолет промелькнул очень близко, едва не зацепив ее машину. Немецкий ас уже пошел по широкой дуге на разворот, чтобы возобновить преследование. В эту секунду Софья могла бы уже кубарем лететь вниз со стометровой высоты… Ее прошиб холодный пот.
Оксана вела один из двух самолетов, прикрывавших Софью, и пыталась понять, что затеяла ее подруга, когда вокруг засвистели пули. В равномерный, почти умиротворяющий гул моторов, сопровождавший девушек с момента вылета, мощно вторглись посторонние хаотические шумы.
В хвост Софье опасно пристроился мессершмитт, но она была ослеплена солнцем, и ей никак не удавалось удержать противника в поле зрения.
Если ты упустишь один, ты в опасности. Если упустишь два…
— Меняй траекторию! Вот черт, ну меняй же траекторию! Давай! — вопила Оксана, будто подруга могла ее слышать.
Софья внезапно бросила самолет влево и, набирая высоту, плавно развернула его назад, а затем стремительно вошла в пике прямо за спиной противника. Снова засвистели пули, одна чиркнула по фонарю кабины, другая — по четкому рисунку номера 23 на фюзеляже. Софья со всех сил надавила рычаг, налегая на него всем телом. Несколько секунд свободного падения, затем крутой вираж — и ее самолет снова взмыл в небо. Но, казалось, теперь весь горизонт усеян мессерами, они были повсюду. Внизу слышались взрывы, пушечные раскаты и треск тяжелых пулеметов.