Ночная
Шрифт:
– Смотри, — я устыдилась и поспешила перейти к делу. — Все неупокойники — на самом деле зараженные чумой зомби, так? И полный их список можно составить, если кто-нибудь еще раз сходит в хижину бокора и перепишет имена с бутылок…
– И ты решила стребовать еще денег под сей поход? — усмехнулся храмовник.
Для человека, знакомого со мной меньше недели, предсказывать мои действия ему удавалось слишком хорошо.
– Если придется идти самой — стребую, — все-таки подтвердила я, но увести себя с курса не дала. — Но я сейчас не
– Вот зараза, — выдохнул Раинер и подался вперед. — Так бокоров тоже двое?! То есть… было двое…
– Точно, — невесело усмехнулась я. — Где-то в городе есть еще один дом с изумительной коллекцией кухонной посуды с крышечками, и, если нам нужен полный список жертв, нужно найти его.
Десятник задумчиво покачал головой.
– В городе эпидемия. Люди запираются в домах, почти никуда не выходят и никого не впускают. Мы ведь не знаем, жил ли второй бокор один или с кем-то еще… хотя тогда другой жилец наверняка догадывался бы о его занятиях… — сказал он и уставился на меня широко раскрытыми глазами.
Я ответила таким же ошалелым взглядом, но решительно тряхнула головой.
– Нет, это уже отдает паранойей. Остановимся на том, что бокоров было двое.
– Допустим, — не стал спорить Раинер. — Но этой сногсшибательной новостью ты могла поделиться и с синодом. Зачем будить меня?
Для человека, знакомого со мной меньше недели… черт. Кажется, я рановато записала его в послушные валенки. За обескураживающей честностью пряталась лисья наблюдательность, превращающая его прямолинейность и открытость в отличный инструмент по завоеванию чужого доверия.
Применять его десятник не стеснялся.
– Я подумала, — старательно подбирая слова, заговорила я, — кого могли похоронить без савана? Горожане всегда следят за соблюдением обрядов, и, кроме того, если бы у Гранда была возможность участвовать в организации погребения, уж он бы озаботился сделать все, как положено.
– Мы не знаем, покидал ли колдун город, — медленно сказал десятник. — За ним никто не следил, а жил он за стеной и мог уйти в любой момент куда угодно.
Я поморщилась. Раинер явно понял мою неозвученную мысль, но не хотел признавать, что это может быть правдой.
– Второй бокор был неосвещенный, судя по монетке, и храмовые каратели не всегда сжигают до костей, как Гранда… — упрямо продолжила я.
– Я понял, — перебил меня Раинер. — А теперь прикинь, что будет, если город узнает, что в эпидемии чумы виноват храм, а не бокор.
– Ну, на некоторое время вы останетесь без пожертвований, а в отдаленных районах разгромят пару мелких святилищ, — признала я. — Но болезнь остановится, разве не это сейчас главное?..
– Храм никогда не останется виноватым! — холодно оборвал меня десятник.
Я замолчала.
Да, я привыкла считать местных зашоренными мизогинистами, сдвинутыми на вере в светлое Небо и панически боящимися Темного Облака.
Но на Хелле любым фанатикам успешно противостояли маги. Шестьдесят процентов населения, в той или иной степени наделенные даром, были весьма весомым аргументом в вопросах религиозной терпимости. А здесь магов жгли на кострах — и вполне успешно выдавали это за высшее благо: чем меньше становилось магов, тем светлее было Небо.
Попробуй я заикнуться об обратном, начни расшатывать столпы местного мировоззрения — и храм первым забудет о выданном мне свитке с милостью синода. А если первой до меня доберется разъяренная толпа, то о храмовых карателях с их традиционным подходом к излишне инициативным женщинам я буду вспоминать с нежностью.
Раинер понял это куда раньше меня, и в беспорядках в отдаленных святилищах был заинтересован еще меньше, чем в моей смерти. Оттого и не спешил поддерживать не то что мои идеи — даже разговор.
Что ж, он оценивал ситуацию куда более точно и полно. Ради его реакции я сюда и пришла, разве нет?
Но мне все вспоминалась безрассудная надежда в глазах умирающего Старшого, когда тот услышал о возможности спасти своих детей.
– Нищая братия перероет все кладбище и проверит каждый труп, — сказала я наконец. — Нас… их много, и все верят, что кого-то еще можно спасти. Рано или поздно город узнает, что нахцерера на погосте нет, и до мертвецкой в Соборе додумается любой. А если приказать остановить поиски, горожане взбунтуются и перекопают все сами. Они слишком напуганы.
Розоватый солнечный свет рисовал на стене яркий клин, будто нацелившийся на дверь. В коридоре послышались шаги, и десятник затаился, как мышь. Я дождалась, пока они затихнут в отдалении, и констатировала:
– Труп придется подбросить. — Я ожидала бурю возражений, но Раинер только кивнул так задумчиво, будто уже сам обдумывал, как бы это сделать. — Нужно придумать, как попасть… — воодушевившись, начала я.
– …в твою келью до побудки, — перебил меня Раинер. — И не вздумай говорить настоятелю, что ты задумала, если хочешь жить! Обсудим все после того, как разберемся с опасностью быть застуканными в одной келье на рассвете.
«Все-таки переживаешь за свои обеты?» — едва не спросила я, но вовремя прикусила язык и, осторожно выглянув в коридор, прошмыгнула вдоль стены к выделенному мне закутку.
Раинер остался в келье, но четверть часа спустя я увидела его во внутреннем дворике, мрачно обливающегося холодной дождевой водой из бочки. У него зуб на зуб не попадал, и моя физиономия, выглядывающая в щель между ставнями, вызвала только страдальческую гримасу.
Я быстро присела, чтобы не мозолить ему глаза, а потом и вовсе ушла из кельи — завтракать.