Ночная
Шрифт:
Пожалуй, если бы не один нюанс, я бы с ним даже согласилась. Но вместо этого запустила руку за ворот и выразительно покачала погнутой монеткой на грубой храмовой нитке.
Монетка не одобрила подобную фамильярность и зловеще окуталась густым, полночным темно-синим ореолом. Пламя факела затрепетало, словно от внезапного сквозняка, и погасло, а откуда-то из переплетения технических коридоров донесся высокий вскрик, отозвавшийся эхом в каждом пустом закоулке.
Вырвавшийся у Раинера комментарий явно не входил в десятку рекомендованных храмом, но я с перепугу выразилась еще крепче. Это, кажется,
– Ты хоть видишь, куда идешь?
Судя по почти беззвучным шагам — видел, еще как. А я предпочла замереть на нижней ступеньке, судорожно вслушиваясь — правда, слышала я только свое собственное дыхание и истерически частый стук сердца.
А Раинер, похоже, в прошлой жизни был котом.
– Ты уверена, что нахцерер должен бежать за саваном? — уточнил он — совершенно не из той точки, где я предполагала его обнаружить.
– Нет, — честно ответила я, заранее сжавшись в комочек.
Но Раинер только хмыкнул.
– Хорошо. А то он, кажется, бежит от.
— Думаешь, от савана, а не от монетки? — с сомнением уточнила я и в порядке эксперимента спрятала «артефакт» под рубаху.
Это тоже оказалось опрометчивым шагом. Тьма мгновенно сгустилась, и Раинер, до сих пор прекрасно ориентировавшийся в синеватом сумраке, незамедлительно обо что-то запнулся (нет, не хочу знать, обо что!) и звучно загремел — не то клинком, не то чем похуже. Вырвавшийся у десятника возглас волне мог бы посрамить даже нахцерера — но тот предусмотрительно отмалчивался и вообще драпал совершенно беззвучно.
Я поспешила снова вынуть монетку. Раинер добавил пару ласковых, окончательно выпав из образа праведного последователя храма, поднялся с пола и брезгливо отряхнулся.
– Дай сюда, — скупо велел он и протянул ладонь.
А я — сдуру, не иначе — взяла и послушалась.
В мгновенно опустившейся кромешной темноте третий по счету нецензурный комментарий Раинера прозвучал как-то особенно удрученно.
– Вернемся за факелом? — предложила я, безуспешно пытаясь нащупать его руку.
– Нет, — мрачно отозвался храмовник почему-то опять совершенно не оттуда, где я ожидала его обнаружить, — он слишком сильно сужает поле зрения. Возьми монетку и держись позади меня. Не отставай.
Нащупал он меня в итоге сам — походя мазнул жесткими пальцами по ключице и плечу, смущенно кашлянул и вложил монетку обратно в мою ладонь, где она тут же налилась зловещим, потусторонним сиянием. Глаза наконец-то привыкли к сумраку, и лицо Раинера показалось мне каким-то беспомощно-обескураженным, но, не успела я спросить, в чем дело, как он отвернулся и деловито пошел вперед.
Коридор пронзал весь технический этаж насквозь. Каждые несколько метров в стенах зияли одинаковые проемы, и из них тянуло застоявшимся воздухом и сырой пылью. Я ничего не слышала и старалась идти след в след за храмовником — потому как любая вольность незамедлительно заканчивалась тем, что я спотыкалась,
Я вцепилась уже в нее. От грубой холстины умиротворяюще веяло теплом, и я подстроилась под шаги храмовника, постепенно успокаиваясь — разумеется, рано.
– Тупик, — ровным голосом сказал Раинер и плавно развернулся. Поскольку я не отпускала ленту десятника, то волей-неволей обошла его кругом и уперлась в шероховатую стену.
Первым порывом было уткнуться лбом в спину Раинера, но я героически сдержалась.
Нахцерер оказался где-то между нами и выходом. Оптимизма это по понятным причинам не внушало.
– Я его не слышу, — напряженно сказал Раинер. — Замри!
Я послушно задержала дыхание, но по одной только напряженной спине десятника поняла: он по-прежнему не знает, где затаился нахцерер. Тогда я все-таки уткнулась лбом ему в лопатку и обреченно сказала:
– Отсюда должен быть еще один выход.
Лопатка дернулась так, как не заставил бы ее и нахцерер, явись он перед нами во плоти. Раинер медленно обернулся, ни на секунду не выпуская клинка, и в этот момент как никогда был похож на первого сына Старшого, когда тот на повышенных тонах рекомендовал отцу вышвырнуть «ведьму» за городскую стену.
До сих пор десятник до того адекватно реагировал на все мои странности, что я уже расслабилась и совершенно забыла, что, с точки зрения местных, это было ни черта не адекватно. Правильную реакцию он выдал только сейчас, когда нацелил острие мне в горло.
– Брат Раинер! — жалобно пискнула я, отлично понимая, что словосочетания вроде «требования пожарной безопасности к максимальному расстоянию до эвакуационного выхода» приведут к весьма прискорбному нарушению правил пожарной безопасности в отношении одной отдельно взятой ведьмы. — Но куда еще мог деться нахцерер, если не проскользнул мимо нас?
– Ты была здесь раньше, — уверенно возразил десятник, не убирая клинка. — Ты знала, что здесь будет еще одна лестница и прямой коридор, иначе споткнулась бы на входе, а потом — всматривалась бы в боковые помещения.
Словосочетания вроде «типовая застройка колониального стиля» тоже не относились к числу рекомендованных при общении с людьми, выросшими среди религиозных фанатиков. Даже если до сих пор эти люди демонстрировали лояльность и терпимость, свойственные скорее жителям туристических городов на популярных курортах.
– Я шла за тобой!
Острие коротко кольнуло нежную кожу шеи — и тут же дернулось, прочертив неглубокую, но зверски саднящую полосу, когда Раинер резко обернулся.
На этот раз прерывающиеся звуки — не то сдавленное дыхание, не то неровные хрипы — расслышала даже я, и только они заставили меня отвлечься от мысли о том, что десятник не прирезал меня сразу только потому, что не захотел рисковать, возвращаясь в кромешной тьме мимо неизвестно где загулявшего нахцерера.
Увы, он же послужил отличным аргументом против нецелевого использования «коготков» из набора ночной нищей — на удачно подставленной спине.