Ночной цирк
Шрифт:
Он гасит свет в кабинете и выходит, запирая дверь на ключ.
Прежде чем раствориться в ночи с чемоданами и рулонами чертежей, Марко ставит на столик возле кресла Чандреша непочатую бутылку бренди и бокал. Чандреш не обращает на его появление ни малейшего внимания. Он не мигая смотрит в темное окно с каплями дождя на стекле и не слышит, как за Марко закрывается дверь.
— Он не отбрасывает тени, — бормочет Чандреш себе под нос, наливая бренди в бокал.
Тем же вечером Чандреш долго беседует с призраком своего старого знакомого, которого он знал как
Три чашки чая с Лейни Берджес
Знаменитая мастерская мадам Падва расположена неподалеку от Хайгейтского кладбища. Сквозь панорамные окна из нее открывается восхитительный вид на Лондон. Из-за множества манекенов, демонстрирующих всевозможные наряды, создается ощущение многолюдной вечеринки, на которой все гости обезглавлены.
В ожидании мадам Падва Лейни Берджес бродит по мастерской, рассматривая коллекцию черных и белых нарядов. Она в восхищении замирает перед платьем из парчи цвета слоновой кости с изящной бархатной вышивкой, напоминающей завитки чугунной решетки.
— Если хочешь такое для себя, я могу сшить его в цвете, — говорит мадам Падва, входя в комнату под аккомпанемент трости, размеренно стучащей по паркету.
— Для меня оно слишком роскошно, тетушка Падва, — улыбается Лейни.
— Трудно выдержать золотую середину, когда ты ограничен в цвете, — вздыхает бывшая прима, поворачивая манекен из стороны в сторону и с пристрастием разглядывая турнюр. — Когда много белого, всем кажется, что это подвенечное платье. А когда много черного, получается слишком мрачно и уныло. Хотя сюда, пожалуй, черного можно добавить. И рукава я бы сделала попышнее, но Селия терпеть их не может.
Продемонстрировав Лейни свои последние работы и целую гору эскизов, мадам Падва предлагает выпить чаю. Они присаживаются за столик возле одного из окон.
— Всякий раз, когда я здесь бываю, у вас новая помощница, — замечает Лейни после того, как очередная незнакомка приносит им чай и поспешно удаляется.
— Им надоедает ждать моей смерти, а выкинуть меня за окно в надежде, что я скачусь под горку прямиком в могилу, они считают ненадежным. Вот и сбегают от меня к другим хозяевам. Я старуха, сидящая на мешке с деньгами, которые мне некому передать по наследству, а они — горстка стервятников с благочестивыми лицами. Бьюсь об заклад, что эта не продержится здесь и месяца.
— Я почему-то была уверена, что вы все оставите Чандрешу, — говорит Лейни.
— У Чандреша и своих денег достаточно. К тому же я сомневаюсь, что он способен вести дела, как мне бы того хотелось. Он же ничего в этом не смыслит. Впрочем, в последнее время он вообще мало в чем смыслит.
— С ним все так плохо? — спрашивает Лейни, помешивая чай.
— Он сам не свой, — вздыхает мадам Падва. — Мне и раньше доводилось видеть, как он с головой уходит в проекты, но не до такой степени. Он стал бледной тенью самого себя, хотя даже тень прежнего Чандреша кажется живее большинства людей. Я делаю что могу. Нахожу лучшие балетные труппы для его театров.
— Наверное, это правильно, — говорит Лейни.
— Я помню его еще ребенком. Это самое малое, что я могу для него сделать.
Лейни кивает. Она еще о многом собиралась спросить, но теперь ей кажется, что эти вопросы лучше переадресовать другому человеку, визит которому она также собирается нанести. Все оставшееся время разговор крутится только вокруг моды и новых веяний в искусстве. Мадам Падва уговаривает позволить ей изготовить менее пафосный вариант полюбившегося Лейни платья, например, в персиковых и кремовых тонах, и в считаные минуты набрасывает эскиз.
— Когда я уйду на покой, это все достанется тебе, дорогая, — говорит мадам Падва на прощание. — Ты единственная, кому я могу это доверить.
Кабинет довольно просторный, но так заставлен мебелью, что кажется меньше, чем есть на самом деле. Большая часть стен, декорированных матовым стеклом, скрывается за стеллажами и шкафами. Чертежный стол возле окна почти полностью погребен под ворохом бумаг, схем и чертежей, разложенных по никому неведомому принципу, а сидящий за столом человек в пенсне так сливается с обстановкой, что с трудом различим на ее фоне. Шуршание карандаша, царапающего бумагу, звучит так же методично и размеренно, как тиканье часов в углу.
Контора как две капли воды похожа на ту, что некогда располагалась в Лондоне, затем в Вене, а потом наконец переехала сюда, в Базель.
Мистер Баррис кладет карандаш на стол и наливает себе чаю. Чашка едва не выпадает у него из рук, когда он поднимает голову и обнаруживает стоящую в дверях Лейни Берджес.
— Твоего секретаря нет на месте, — говорит она. — Я не хотела тебя испугать.
— Все в порядке, — уверяет ее Баррис и, поставив чашку на стол, выбирается из кресла. — Просто я ждал тебя только к вечеру.
— Я приехала на более раннем поезде, — объясняет Лейни. — И мне не терпелось тебя увидеть.
— Каждая лишняя минута в твоем обществе мне только в радость, — улыбается мистер Баррис. — Чаю?
Кивнув, Лейни протискивается к стулу, стоящему возле стола с другой стороны.
— О чем вы говорили с Тарой, когда она приезжала к тебе в Вену? — спрашивает она, даже не успев присесть.
— Я полагал, что тебе это известно, — говорит он, глядя, как кипяток льется в чашку.
— Мы два разных человека, Итан. То, что ты никак не мог решить, в кого из нас ты влюблен, не значит, что одна может заменить другую.
Он безо всяких расспросов заваривает чай, прекрасно зная, какой она любит.
— Я предлагал тебе стать моей женой, но ты так и не ответила, — говорит он, размешивая напиток.
— Ты предлагал после того, как ее не стало, — возражает Лейни. — Откуда мне знать, это действительно твой выбор или просто у тебя не осталось других вариантов?
Когда Лейни забирает у него чашку, он придерживает ее руку своей.
— Я люблю тебя. Я любил и ее, но это было совсем другое. Я дорожу вами всеми, вы моя семья. Просто некоторыми я дорожу особенно.