Ночной цирк

Моргенштерн Эрин

— Привет, Поппет, — говорит он, когда ему удается оправиться от изумления. — Что ты здесь делаешь?

— Мне нужно с тобой поговорить, — объясняет она. — Точнее, кое о чем тебя спросить.

— И это не могло подождать до вечера? — удивляется Бейли.

Он привык встречаться с Поппет и Виджетом каждый день, как только ворота цирка распахиваются для зрителей.

Поппет качает головой.

— Я решила, что будет лучше, если мы дадим тебе время подумать, — заявляет она.

— Подумать о чем?

— О том, чтобы уехать

с нами.

Бейли растерянно таращится на нее.

— Что? — только и может вымолвить он.

— Сегодня наша последняя ночь, — говорит она. — Потом цирк уедет, и я хочу, чтобы ты отправился с нами.

— Ты шутишь, — не верит Бейли.

Поппет трясет головой:

— Не шучу, ни капельки не шучу. Мне только нужно было удостовериться, что я не совершу ошибку, предложив тебе это, что для тебя будет правильно так поступить. Теперь я в этом уверена. Это очень важно.

— Что ты имеешь в виду? Для чего важно? — по-прежнему недоумевает Бейли.

Поппет вздыхает. Она смотрит вверх, словно пытается разглядеть в голубом небе с плывущими по нему пушистыми облаками звезды.

— Я знаю, что ты должен отправиться с нами, — говорит она. — Тут сомнений нет.

— Но почему? Почему я? Что я должен буду делать, просто болтаться возле вас? Я не такой, как ты и Виджет, я не умею ничего особенного. Я не гожусь для цирка.

— Годишься! Точно годишься. Я еще не знаю почему, но я уверена, что твое место рядом со мной. То есть, я хочу сказать, рядом с нами. — Ее щеки густо покрываются румянцем.

— Я бы очень хотел. Я хочу. Только я… — Бейли обводит взглядом овец, дом и сарай на холме, поросшем стройными рядами яблонь. Это может разрешить все споры по поводу Гарварда, а может только все усугубить. — Я не могу просто взять и уехать, — говорит он, думая про себя, что это не совсем то, что он имеет в виду.

— Я понимаю, — говорит Поппет. — Прости. Мне не следовало тебя об этом просить. Но мне кажется… Нет, мне не кажется — я знаю. Я знаю, что если ты не поедешь с нами, мы больше никогда не вернемся.

— Не вернетесь сюда? Почему?

— Никуда не вернемся, — говорит Поппет. Она вновь запрокидывает голову, тревожным взглядом изучая небо, прежде чем посмотреть на Бейли. — Если ты не поедешь с нами, цирка больше не будет. И не спрашивай почему. Они мне этого не говорят. — Она делает жест рукой, показывая на скрывающиеся в синеве звезды. — Они говорят лишь одно: чтобы цирк продолжал существовать, в нем должен быть ты. Ты, Бейли. Ты, я и Видж. Я не знаю, почему так важно, чтобы мы трое были вместе, но это важно. Иначе все просто рухнет. Все уже рушится.

— Что ты хочешь этим сказать? С цирком все в порядке.

— Если честно, не думаю, что это можно заметить со стороны. Это как… Если заболеет одна из ваших овец, я пойму?

— Вряд ли, — говорит Бейли.

— А ты поймешь? — спрашивает Поппет.

Бейли кивает.

— То же самое с цирком. Я знаю, каким он должен

быть, и он не такой. Он уже давно не такой. Я уверена, что-то не так, и хотя я не знаю причин, я чувствую, что он разваливается на куски, как торт, в котором не хватает крема, чтобы скрепить слои. Тебе кажется, что это чушь?

Бейли все так же молча таращится на нее, и она со вздохом продолжает:

— Помнишь, ту ночь, когда мы были в Лабиринте? Когда мы надолго застряли в птичьей клетке?

Бейли кивает.

— Никогда раньше мне не доводилось застревать в Лабиринте. Ни разу. Если мы не знаем, как выбраться из комнаты или из коридора, я могу сосредоточиться и почувствовать, где находятся двери. Я знаю, что за ними. Я стараюсь не делать этого, потому что так неинтересно, но в ту ночь, когда мы никак не могли выбраться, я попыталась — и у меня не вышло. Цирк становится каким-то чужим, и я не знаю, как с этим быть.

— Но я-то чем могу помочь? — спрашивает Бейли.

— Это ведь именно ты отыскал ключ, помнишь? — говорит Поппет. — Я пытаюсь найти ответы, чтобы понять, что нужно сделать, но все словно в тумане, за исключением того, что касается тебя. Я понимаю, что прошу слишком многого, что тебе тяжело оставить дом и семью, но цирк — это мой дом и моя семья, и я не могу ее потерять. Я должна сделать все возможное, чтобы не дать этому случиться. Прости меня.

Она садится на камень и отворачивается. Бейли устраивается рядом, продолжая смотреть на поле и несговорчивых овец. Несколько минут проходит в молчании. Овцы жуют траву, лениво слоняясь по полю.

— Бейли, тебе нравится здесь? — спрашивает Поппет, глядя на окрестности фермы.

— Не то чтобы очень, — признается он.

— Ты когда-нибудь мечтал, что кто-то придет и заберет тебя отсюда?

— Тебе Видж рассказал? — спрашивает Бейли, недоумевая, неужели его желание такое сильное, что заметно со стороны.

— Нет, — качает головой Поппет. — Я спросила наугад. Но Видж хотел, чтобы я передала тебя вот это.

Она вынимает из кармана пузырек и протягивает ему.

Бейли уже знает, что, хотя пузырек и выглядит пустым, на самом деле это, скорее всего, не так, и ему не терпится его открыть. Он выдергивает пробку, радуясь, что она закреплена на пузырьке проволокой.

Вырывающееся на свободу воспоминание настолько знакомое, узнаваемое и правдоподобное, что Бейли мгновенно ощущает шершавость коры, запах желудей и даже слышит беличью трескотню.

— Он хотел, чтобы ты мог забрать с собой кусочек своего дерева, если решишься поехать с нами, — говорит Поппет.

Бейли закупоривает пузырек. Какое-то время оба молчат. Ветер играет волосами Поппет.

— Сколько у меня времени на раздумья? — тихо спрашивает Бейли.

— Мы уезжаем после закрытия, — говорит Поппет. — Поезд подадут перед рассветом, но будет лучше, если ты придешь пораньше. Отъезд… с отъездом могут возникнуть сложности.