Ночной убийца

Сэндфорд Джон

Куп заметил у него кобуру скрытого ношения.

Полицейский. Они все знают и поджидают его.

Глава 24

Уэзер устроилась на диване. Телевизор был настроен на Си-эн-эн. Лукас невидящим взглядом уставился на экран.

– Есть что-нибудь новое? – спросила Уэзер.

– Абсолютно ничего, – ответил он, не поворачивая головы и продолжая бессмысленно смотреть в телевизор. Его лицо посерело от усталости, – Три дня. Средства массовой информации нас убивают.

– На

твоем месте я бы не обращала на них внимания.

Лукас обернулся к ней.

– Потому что тебе не о чем тревожиться. Вы, доктора, хороните свои ошибки.

Он улыбнулся, но его улыбку едва ли можно было назвать приятной.

– Я говорю серьезно. Мне непонятно…

– Средства массовой информации подобны лихорадке, – начал объяснять Лукас, – Первым делом жар. Люди боятся и обращаются в муниципальный совет. Тогда начинают паниковать его члены, именно так обычно реагируют политики. Дальше – звонки мэру. Мэр вызывает начальника полиции. Мой шеф – это политик, назначаемый мэром, значит, он тоже впадает в панику. И начинается обвал.

– Я не понимаю причины тревоги. Вы делаете все, что в ваших силах.

– Ты должна знать первое правило Дэвенпорта, объясняющее устройство мира.

– Не думаю, что оно мне известно, – сказала Уэзер.

– Все предельно просто, – объяснил Лукас, – «Если политик потеряет свое место, он никогда и ни при каких условиях не получит лучшей работы».

– И все?

– Да. Это очевидно. Они отчаянно цепляются за свои должности и поэтому боятся. Если они проиграют выборы, им придется идти на мойку машин.

Они немного помолчали.

– А как Коннел? – спросила Уэзер.

– Паршиво, – ответил Лукас.

Под глазами у Меган появились темные круги, кожа на лице натянулась и побледнела, волосы в беспорядке торчали во все стороны, словно она засунула палец в электрическую розетку.

– Что-то здесь не так, – сказала она, – Возможно, убийца знает, что мы здесь. Или Иенсен все придумала.

– Не исключено, – ответил Лукас.

Они расположились в гостиной Иенсен. На полу у их ног валялись стопки газет и журналов. На кофейном столике лежала рация. Телевизор стоял во второй спальне, но они опасались включать стереосистему – вдруг ее будет слышно в коридоре.

– Наши выводы казались вполне убедительными, – добавил Лукас.

– Есть еще вариант, – сказала Коннел.

Рядом на столе лежала толстая стопка протоколов допроса и данные на соседей Иенсен по этажу, людей, отвечающих за обслуживание здания, и жильцов, имеющих криминальное прошлое.

– Возможно, это родственник кого-то из тех, кто здесь работает. Или тот, кто регулярно тут бывает, возвращается домой и сообщает, что мы в ее квартире.

– Я все время думаю о ключах, – признался Лукас, – Для домушника существует много способов добыть ключ, но сразу два ключа – это проблема.

– Значит, служащий.

– Или тот, кто отгоняет машины на парковку, когда ты приходишь в ресторан, –

сказал Лукас, – Я знал парней с парковки, которые были в доле с домушниками. Ты видишь, как подъезжает автомобиль, и записываешь номер. По нему легко узнать адрес, а ключ у тебя уже есть.

– Сара говорит, что не пользовалась услугами парковщика, после того как поменяла замки, – сказала Коннел.

– Не исключено, что она забыла. Может быть, это настолько вошло в привычку, что она просто не помнит.

– Могу спорить, нужно искать в офисе Иенсен того, у кого есть доступ к ее сумочке. Например, какого-нибудь паренька-курьера, который свободно входит и выходит из кабинета, – таких обычно не замечают. Ему достаточно взять ключ и сделать слепок…

– Но есть и другая проблема, – подхватил Лукас, – Нужно знать, как делается слепок, и иметь доступ к изготовлению новых ключей.

– Значит, кто-то в доле с домушником. Вор делится своими навыками, а сообщник добирается до ключей.

– Да, такое возможно, – признал Лукас, – Однако ни один из сотрудников офиса не подходит на роль сообщника.

– Значит, он друг кого-то из тех, кто там работает; например, секретарь берет ключи, делает слепок…

Лукас встал, зевнул, прошелся по квартире и остановился напротив висящей на стене черно-белой фотографии в рамке. Лаконичный снимок: цветок в круглом горшке на фоне лестницы. Лукас не слишком разбирался в искусстве, но фотография ему понравилась. В углу он разглядел крошечную подпись: «Андре» и еще что-то, начинающееся с «К». Он снова зевнул, потер затылок и посмотрел на Коннел, которая продолжала изучать документы.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

Она подняла голову.

– Пустой и бесполезной.

– Я не знаю, как работает химиотерапия, – сказал Лукас.

Меган отложила бумаги в сторону.

– Все основано на применении яда. Он оказывает негативное действие на рак, разрушая при этом и мое тело, – Она говорила нейтральным голосом журналиста, рассказывающего о медицинских препаратах, – Химиотерапию можно использовать до тех пор, пока организм способен сопротивляться. Когда ситуация ухудшается, лечение прекращают, тело начинает восстанавливаться, то же самое происходит и с раковыми клетками. И всякий раз рак укрепляет свои позиции. Я получаю такое лечение уже два года. Сейчас между сеансами химиотерапии должно проходить семь недель. Прошло пять, и я уже чувствую его снова.

– Сильные боли?

Она покачала головой.

– Пока нет. Я не могу это описать. Ощущение пустоты и слабости, потом наваливается болезнь – как самый худший грипп. Насколько я понимаю, ближе к концу, когда рак доберется до костного мозга, начнутся боли… Но я собираюсь заранее подумать о средствах противодействия.

– Господи, – пробормотал Лукас, – А есть шансы, что химия полностью уничтожит рак?

– Такое может случиться, – ответила Меган, и по ее губам промелькнула тень улыбки, – Но только не со мной.