Ночные гоцы
Шрифт:
— Ну, в жизни бы не подумала!
И унесла Робина, подмигивая и улыбаясь во весь рот.
Жена старосты, проследив за вглядом миссис Хэтч, зашлась от смеха. Схватив Родни за руку, она прикричала прямо ему в ухо:
— Сахиб, сахиб, зачем было так торопиться! Девственницы легко пугаются!
Шутка ушла в толпу, и смех стал в два раза громче. Родни внезапно сел на кровать, а Кэролайн прислонилась к двери, переводя дыхание. Он посмотрел на нее дружеским взглядом. Господи, как все удачно получилось! К нему вернулся рассудок. Кэролайн вела себя как дурочка… временами, и, конечно, они останутся и помогут жителям Чалисгона. Ничего приятного в этом не было, но он снова мог смеяться, и он рассмешил Кэролайн.
Он сказал:
— Я рад, что ты ошиблась, потому что иначе ошибку
— Или две, — ответила она, и выскользнула из комнаты, покраснев до корней волос.
Гл. 22
Или три, или четыре. Его ошибкам не было числа, а она не была ни несносной занудой, ни святой. Просто молодая женшина. Смертная женщина. Сегодня миссис Хэтч выставила его из комнаты, где лежала больная холерой Кэролайн, и велела до заката не возвращаться.
С опущенной головой он прошел по деревне, перебрался через ручей и стал медленно подниматься по откосу туда, где когда-то в другой жизни они ранним утром поджидали оленей. Поднявшись футов на двести, он повернулся, прислонился к дереву, которое росло в расщелине, и стал рассматривать лежащую внизу деревню. На пологом берегу ручья жгли погребальные костры, и стоял жирный столб дыма. Несколько человек сидели у костров на корточках; солнце еще не село и пламя почти не просматривалось. Легко было вообразить, как смерть тихим ветерком крадется по закоулкам и проступает только в дрожащем от жара воздухе над кострами.
На склоне над ручьем притулились, тесно прижавшись друг к другу, деревенские дома. Над деревней плыл смертный дым, и она открывалась ему не как убежище людей, которых случай вынудил жить рядом, а как хранилище силы, нужной, чтобы противостоять эпидемиям, голоду, диким зверям и изматывающему одиночеству сухого сезона. Здесь было чище, чем в равнинных деревнях; большинство домов были побелены, но встречались желтые и розовые. Сверху на них слово лоскутное одеяло было наброшено разноцветье крыш: плоские квадраты выцветшей глины, темные конусы побитой непогодой соломы, розовые откосы каменных плиток. Он нашел дом старосты по большой крыше и окнам, глядящим на склон. Именно эти окна он в свое время старательно обследовал, чтобы убедиться, что, когда придет время, миссис Хэтч сможет протиснуть сквозь них свое тучное тело. Он и впрямь был не в себе; но даже если бы весь его бред оказался чистой правдой, они были бы в меньшей опасности, чем сейчас. После шестидневной битвы он хорошо изучил врага, и понимал, что против него всё их оружие — просто игрушки.
Миссис Хэтч отказалась оставаться в Чалисгоне, если Робина не отошлют прочь, так что Пиру запряг телегу и отвез его в джунгли, вверх по течению ручья. Они будут оставаться там, пока не прекратится зараза и не закончится битва — или пока трое оставшихся в деревне не будут мертвы. Родни подумал, что в это время Робин, скорей всего, спит. В джунглях ему будет одиноко; разве что Пиру отвлечет его, подражая голосам птиц и выстругивая из щепок животных. Если понадобится, Пиру и сам сможет доставить его в Гондвару.
Его сын был в безопасности, насколько это вообще было возможно. Другие дети оставались в деревне, играть и умирать. И сейчас в проулке между домами были видны крохотные, искаженные расстоянием фигурки. Он знал, что это два мальчика веточками чертят в пыли каракули. До него доносились их пронзительные крики. На камне у ручья девочка стирала одежду, ритмически раскачиваясь в такт ударам валька.
Чуть выше на дома наступала молодая поросль, и следы вырубки показывали, что когда-то эта земля была возделана. Тонкая линия разрушенного оросительного канала, выделявшаяся особенно густым подростом, шла по склону, повторяя все его изгибы. В джунглях еще встречались фундаменты домов, кое-где были разбросаны отесанные камни, попадались и квадратные, выложенные плиткой ямы. Ниже по ручью картина была точной такой же. Княжество пришло в упадок, и некогда процветавший город превратился в добычу змей и других ползучих тварей, и был отдан на произвол муссонных дождей.
Превратился? Чалисгон ни во что не превращался; он был предан, как была предана вся Индия, людьми, у которых хватало
Терпение Индии было бесконечно, и в ней совсем не было злобы. Сколько весить бременам власти, определял тот, кто возлагал их на себя. Без любви они были легче павлиньего перышка, поэтому не любить было проще. Прислонившись к дереву в предгорьях Синдхии, он думал о том, что тем, в чьих жилах течет английская кровь, выпал шанс, какой бывает раз в тысячу лет. После слепого эгоизма двух столетий пришло время, когда они либо погубят себя своей властью, либо превратятся в гениев понимания, творцов нового мира любовного служения.
Именно мощный ток такой любви, таившийся в миссис Хэтч, англичанке из англичанок, сейчас придавал деревне силы. Она орала на них и раздавала затрещины, потому что привыкла орать на мужа и давать затрещины своим детям. Она называла их «черномазыми», потому что не знала другого слова, и кричала на них по-английски, потому что еле говорила на хинди, и верила, что английский и так всем понятен, надо только кричать погромче. Все в Чалисгоне понимали это без всяких объяснений; и понимали, что миссис Хэтч любит жизнь и все живое. Ее манера выражаться для них была не более чем еще одним языком из трех сотен языков, на которых говорят в Индии; языком, не более грубым или странным, чем булькающая речь и рубленые жесты пуштунского торговца лошадьми, двенадцать лет назад побывавшего в деревне. Миссис Хэтч господствовала над ними не благодаря расе и крови, а благодаря силе своего бурного темперамента, и они все подчинялись ей — включая Кэролайн.
Проснувшись утром после катастрофы со шкафом, он некоторое время лежал в постели, посмеиваясь про себя. Потом он вспомнил о миссис Хэтч и стал готовиться к тяжелому разговору, неизбежному, когда она узнает, что они остаются в Чалисгоне. Он ожидал, что ее лицо будет искажено страхом — страхом перед холерой, если она останется, страхом перед Пиру и путешествием в одиночку, если уедет. Она пронзительно раскричится в гневе на то, что ее принуждают принимать такое решение — будто она мало перенесла! И всё ради шайки каких-то язычников! Он медленно оделся и неохотно отправился ее разыскивать.
Когда разговор завершился, ему пришлось добавить к вновь обретенному умению сострадать изрядную дозу смирения. Он увидел, как мало разбирается в людях, и даже слегка расстроился. Может, если бы Кэролайн оставалась самой собой, миссис Хэтч повела бы себя по-другому. Но Кэролайн была там, когда он отважился заговорить в миссис Хэтч. С умиротворенным лицом, бледная как смерть и совсем обессиленная, она только что не произносила вслух: «У меня была одна цель — спасти рассудок этого мужчины. Случайно мне это удалось. Теперь я расстратила все силы и готова умереть». Увидев ее на дворе, миссис Хэтч воспламенилась и превратилась в земное воплощение Гнева Господня. Она прорычала, что пальцем не пошевелит, пока Робин не будет в безопасности в джунглях, и орала на Пиру до тех пор, пока буйволы не оказались в ярме, запасы еды не были погружены на телегу, а телега не скрылась из виду. Потом она собралась с духом и всей своей мощью обрушилась на тоскливое смирение деревни.