Ночные грехи
Шрифт:
Он скользнул руками по плечам, спине и затем крепко обнял ее. Она стояла, не шелохнувшись, прямая, как столб, неприступная, неумолимая, упорно не желая терять гордость.
— Работа есть работа, — шептал он, щекоча губами ее шею. — Что происходит между нами в постели, не имеет никакого отношения к ней. Эта гнилая ночь, тухлое дело, ужасный мотель — почему мы не можем, по крайней мере, заняться этим? Гмм? Почему мы не можем доставить друг другу немного удовольствия? — Он задержал руки на ее животе, нежно массируя его кончиками пальцев, пробуждая в ней огонь.
— Уходи, — сказала Меган. Она не хотела нежности. Что-то другое она, возможно, отразила бы, но
— Нет, — прошептал он, проводя кончиком языка у нее за ухом.
— Убирайся! — закричала Меган, призвав себе на помощь весь свой гнев. — Исчезни!
— Нет. — Митч притянул ее так близко, что она не могла ни причинить ему боль, ни увернуться от него. — Не сейчас. И не так.
— Будь ты проклят! — пробормотала она у него на груди, ее голос ломался, слезы рвались наружу, обида душила ее. Она боролась с ним, пытаясь его пнуть, но сердце явно не желало участвовать в таком сражении.
Митч приподнял ее подбородок так, что у нее не было реального выбора, кроме как смотреть на него.
— Пожалуйста, не отводи глаза и скажи, что не хочешь этого, — приказал он мрачно, его дыхание все более затруднялось, когда желание теплой и тяжелой волной накатывало в паху.
Меган впилась в него взглядом, ненавидя свое тело за горячее желание устремиться к нему навстречу.
— Я не хочу этого, — сказала она вызывающе.
Его ноздри раздувались от ярости. Янтарный огонь вспыхнул в глазах.
— Лгунья! — сказал он, отпустив ее.
Меган долго стояла рядом с кроватью после того, как за ним захлопнулась дверь, понимая, что вряд ли после его слов она будет в состоянии спокойно уснуть.
День 5-й
12.11
— 9 °C
— Мик говорит, что заработает сто тысяч в этом году.
— Хорошо для Мика. — А ты не спрашивал своего любимого сына, почему он никогда не посылает тебе ни цента, когда отлично знает, что ты ешь бобы и сардельки только два раза в неделю, потому что твоя пенсия не резиновая, а дочь, которая оплачивает половину твоих счетов, — просто полицейский и получает дерьмо по сравнению с успешным инвестиционным брокером из Лос-Анджелеса?
Меган не задала вопрос. Ответ она знала сама. Они проходили этот сценарий не единожды. И это ни разу не делало ее обиду меньше, а только повышало кровяное давление у Нила. Тем не менее она никогда не переставала удивляться, что ребенок, которого отец по-прежнему любил до безумия и которым до сих пор хвастался, проявлял слишком малую о нем заботу, в то время как она, нежелательное напоминание о неверной Морин, ребенок, который вырос один в стороне от каких-либо забот Нила О’Мэлли, была единственным человеком, который оставался рядом, прикованный цепью к воспоминаниям, которые она ненавидела, и к человеку, который никогда не любил ее.
Как если бы это отвлекло ее от воспоминаний, она обвела взглядом крошечную кухню с ярко-бирюзовыми стенами и потрогала занавески, которые оказались слишком жесткими от многолетнего подкрахмаливания и переносимого по воздуху жира. Она ненавидела эту комнату с ее дешевыми, обшарпанными белыми шкафами с оловянными ручками и огромной, потемневшей от времени чугунной мойкой. Она ненавидела запах сала и сигарет, ненавидела серый линолеум, и стол с хромированными ножками, и стулья,
Не то чтобы Нил О’Мэлли был физически уродлив. Его черты лица заострились, но когда-то он был красив. Его глаза походили на голубые бриллианты, но время и невзгоды стерли их блеск, так же как не пощадили и цвет его волос, и энергию его тела. Человек, которого Меган помнила как сгусток мышц в синей форме полицейского, как-то съежился и, казалось, стал меньше ростом. Его правая рука дрожала, когда он подносил ко рту стакан с выпивкой.
Меган размешивала густую заправку для соуса в жаровне на старой газовой плите. Для тушеной баранины. То же самое она готовила всегда, когда навещала отца по воскресеньям, — не потому, что ей нравилась баранина, а потому, что Нил будет ворчать на что-нибудь другое. Не дай бог ей сделать что-то, что может вызвать у него недовольство. Она фыркнула при этой мысли. Как будто она никогда в жизни не делала того, что было ему приятно.
— Ты говорил с Миком в последнее время? — спросила Меган. Конечно, нет. Мик не звонит тебе, даже притом что знает, что это значило бы для тебя. Он не навещал тебя с того года, когда финалы баскетбольного турнира Национальной ассоциации студенческого спорта проводились в Метродоме и ему удалось заполучить билет у одного богатого клиента из Лос-Анджелеса.
— Да нет, — отмахнулся Нил, как будто ее вопрос был не более чем облако едкого газа. — Ты же знаешь, он занят. Он, черт побери, почти валится с ног от этой работы! Возможно, все было бы не так, если бы не эти долбаные евреи.
— Тебе добавить пива, па? — У Меган не было желания слушать в миллионный раз его антисемитские выпады, или резкую критику антиблока, или антианглийскую обличительную речь.
Он поднял бутылку безалкогольного пива, поморщился и зашелся в грохочущем влажном кашле.
— Упаси Боже, нет. Это варево на вкус как дерьмо. Почему ты не купишь мне что-нибудь поприличнее, что можно пить?
— Потому что твой врач запрещает тебе пить вообще.
— …мать его! Он — гребаный фашист. Он даже не американец, знаешь? — Нил взял со стола пачку «Кента» и вытащил из нее сигарету. — Что-то не так с этой страной. Они впускают слишком много проклятых иностранцев.
— А кто был твой отец? — Она не смогла скрыть сарказм в своем вопросе. Если бы она сдерживала все, что казалось необходимым, она давно бы уже погибла от чего-нибудь сродни отравлению мочой.
— Не очень-то умничай со мной, — предупредил Нил. — Мой отец был ирландцем и гордился этим. И он бы никогда не покинул Коннемара, если бы не проклятые британцы.
Он зажег сигарету, втянул в себя полные легкие дыма и прошел через ритуал удушья и кашля. Меган с отвращением покачала головой. Его артерии находились в худшей форме, чем семидесятилетние водопроводные трубы в доме, настолько они были забиты за шестьдесят лет жиром, холестерином, смолами и никотином. Было просто удивительно, как капли крови могли добраться до его мозга — который, как она предполагала, мог бы объяснить многое. Он уже перенес один маленький инсульт, и доктор предупредил, что большой будет неизбежен, если Нил не изменит образ жизни. Доктор, возможно, потратил немало слов и на антитабачные речи. Несмотря на тревожные симптомы заболевания легких, Нил не отказывался от своих привычек, полагая, что скопления мокроты и одышка были просто непременными атрибутами заядлого курильщика.