Ночные рейды советских летчиц. Из летной книжки штурмана У-2. 1941–1945
Шрифт:
И вот что там было:
«Я снова на Северном Кавказе. Спустя много лет я снова здесь, на земле, которую защищала. Все изменилось. Только седые хребты остались прежними, да все так же сердито ворчит Терек. Выросли города, неузнаваемо изменились станицы. Стали взрослыми дети. Я стою в задумчивости. В моей памяти всплывает боевая работа, фронтовая жизнь…
…Мои мысли вернулись к действительности, и сразу стало легко. Дорогой ценой заплатили мы за счастье наших детей и внуков. Мои подруги прошли большой и сложный путь, и каждая нашла свою дорогу в жизни. Женя Руднева стала астрономом-профессором, Таня Макарова – летчиком-испытателем,
То была наша мечта о будущем после войны. Ведь когда ты молод, тебе кажется, что ты бессмертен. Но из восьми названных в статье девчат в живых останутся только две и только одна умрет своей смертью – Ольга Клюева…
Женя Руднева не стала астрономом. Другие астрономы назовут ее именем малую планету, а Женя врежется в Керченскую землю за два дня до ее освобождения.
Таня Макарова и Вера Белик на горящем самолете, подожженном «Фокке-Вульфом», все тянули, тянули до своей передовой. Рухнули на нейтральной полосе и сгорели.
На Ассиновском кладбище покоится прах штурмана Тони Ефимовой, умершей – страшно сказать! – от ангины. О судьбе Иры Кашириной я уже писала выше…
Вместо заключения: День Победы или День Скорби?
День Скорби? Но ведь День Победы! В самой страшной войне… Войне, в которой символические пророчества последней главы Евангелия Откровения Иоанна Богослова, волновавшие людей на протяжении тысячелетий, вдруг стали зловещей реальностью. В библейских текстах описываются знаки конца света. Что ж, все они воплотились в мрачную действительность – чадящие человеческой плотью печи Освенцима, Майданека, горящая от огня вода, апокалипсические бомбардировки и многие миллионы, миллионы жертв. Сколько их!
Спросите у своих родных. Почти нет семьи, не понесшей утрату в войне. Многие села совсем опустели: из сотни мужиков вернулись трое-четверо – и те израненные. Это были молодые люди в самом расцвете лет. Это была самая кровопролитная война в истории человечества. Ценность человеческой жизни она свела до минимума.
Считали – так надо. Война… Сами рвались в бой, не жалели себя сами. Но ведь у нас не жалели людей и в Гражданскую, и в двадцать девятом, и в тридцать седьмом, не жалеют и сейчас. А уж на войне сам Бог велел не жалеть: победа-то важнее. У нас всегда важнее всего какие-то результаты, а не люди. Людей в России навалом, хватит…
Но правда в том, что на защиту Родины встал весь народ. Сейчас мне думается, что коммунистическая идеология вряд ли играла решающую роль в этом всеобщем подъеме. Хотя война и велась под привычными уже лозунгами и призывами, хотя и кричали порой солдаты «За Родину, за Сталина!», но не за Сталина, разумеется, мы воевали. За Отчизну. И если честно признаться, то меньше всего вспоминали Сталина и его сподвижников. Чаще вспоминали Господа Бога, и особенно в самые страшные минуты. Еще до войны в стране стали поминать «великих предков». И Сталин в преддверии ее возлагал больше надежд на русский патриотизм, чем на идеологию.
А с другой стороны, думаю, нельзя не учитывать роли Сталина в Великой Отечественной войне. Это все-таки он, Сталин, силой своего характера и ума сумел приобщить к борьбе против фашизма прогрессивные силы человечества. В борьбе с фашизмом имя Сталина было знаменем, а деяние его гранитной плитой улеглось в здание военной истории.
Великая Отечественная – это такой критический момент в истории, когда Россия явила величайший образец взрыва духовной энергии, когда люди не помышляли ни о чем другом, как только об Отечестве. Немцам казалось: шаг, только шаг остался до кремлевских стен. Это был момент, когда сотни тысяч своими телами загородили крошечное пространство, и его не смогли протаранить немецкие танки. Да ведь об этом с такой болью пишет маршал Жуков!
В последнее время много находится людей, которые злопыхательски упрекают нас в неумении воевать, особенно в 1941 году. Можно согласиться: да, не умели. Но скажите, какой еще народ на земле, перенеся страшную Гражданскую войну, обескровленный чудовищными массовыми репрессиями, потерявший цвет армии и интеллигенции, сумел не только выстоять, но и разгромить лучшие армии вермахта? Уже в сорок первом, бросаясь в бой на врага подчас с одной винтовкой на троих, с единственной гранатой, люди верили, знали – победа будет за нами.
Перебирая свои старые письма к матери и письма своих подруг, я удивляюсь: сколько же в них спокойствия, какой-то примиренности со смертью. А было нам по восемнадцать – двадцать. Разве забыть такое? Во всех письмах с фронта в тыл и с тыла на фронт – вера в победу, готовность отдать за нее жизнь. Не клялись в любви к России, не били себя в грудь – просто умирали за нее. Вот этой бы скромности и негромкости чувств нашим новоявленным патриотам, большинство из которых еще ничего не сделали для России существенного. За всеми их заклинаниями больше видится любви не к России, а к самому себе – русскому, будто бы это какая-то особая заслуга.
Мы знали тогда только одно – пришел враг, родная земля в опасности, ее надо защитить. Перед огромной и всеобщей бедой, которой обернулось лето сорок первого, забылись, а может, и простились трагедии, принесенные сталинским режимом. Этот народный патриотизм недооценил Гитлер, рассчитывавший на миллионы недовольных – на жертвы коллективизации, на детей раскулаченных и репрессированных. А они воевали так беззаветно, так храбро, словно только в бою могли снять горькие наветы со своих родителей.
А что же я знала на войне? Да ничего, кроме непосильной работы – полетов, непроходимой усталости. Да еще тяжелый фронтовой быт, то в холоде, то в пыльной духоте, бесконечные ночные полеты в открытой, продуваемой со всех сторон кабине По-2, постоянные недосыпы, огонь зениток, прожекторы, вражеские истребители, подкарауливающие тебя… Надо было перебояться. Чем больше человек терпел, тем он лучше воевал. Надо было терпеть все, с чем была сопряжена война, – и голод, и холод, и усталость, и бессонные ночи, и гибель друзей, и страх… Терпеть молча и терпеть так, чтобы притерпеться ко всему этому, а иначе тебе крышка, и не от немецкой пули, а от самого себя: пуля только поставит точку в твоей жизни…