Ночные рейды советских летчиц. Из летной книжки штурмана У-2. 1941–1945
Шрифт:
Всевидящее око Смерша
…Мы с Раей Харитоновой догоняли свой полк. Где он? Куда идти? Мы не знали. Подчинились движению общего потока отступающих.
Ставропольская степь была кремнево-спеченной, полынь пахла перебродившей земляникой.
Куда и неведомо зачем брели, лишь бы течь да растекаться.
Народу тьма, а никого не разглядеть, все на одно лицо, страхом, будто золой, припорошенные. Я и сама шла себя не помня, плыла, как в тифозном жару, ног под собою не чуя. Перегорела во мне душа чадным пламенем, прелой корою
Я словно заново складывалась из них в другое, незнакомое еще мне самой существо. Тащились мы тогда на юго-восток слепым табуном, без оружия, ели, когда было что, и пили, где доставалось. Шли больше по ночам, а днем мессеры секли на бреющем все живое под собой.
Мы шли по опаленной солнцем степи. Впереди – своя, за спиной – чужая. Ты – граница государства. Шаг за шагом, шаг за шагом в глубь степи, в глубь страны.
– Воздух!
И смывает всех с дороги. В кювет – лицом, грудью, коленями – спасай, земля-матушка! Моторный рев, надсадный, вынимающий душу вой – водопад из поднебесья… И незыблемое – прочная земля – сотрясается, лопается, крошится. Лицом, грудью, животом, коленями в ненадежную землю. На дороге, путая постромки, бьется раненая лошадь, ржет, истерично захлебывается, в ее предсмертном крике что-то жутко человеческое.
Я прижалась к Рае: мне страшно.
Рае тоже страшно. Кругом незнакомые люди. Грязные, обросшие, смертельно усталые.
Вместе с темнотой пришла тишина. Вместе с тишиной – ощущение, что ты пока жива и что долго-долго будешь жить, долго, по крайней мере до утра. И можно распрямиться во весь рост.
Светят звезды, низкие, крупные, какие-то мохнатые. Степные звезды. Среди них, казалось бы неподвижных, выстроенных в знакомые с детства созвездия, нет-нет да потянутся ровной чередой блуждающие звезды.
Прижавшись друг к другу, мы улеглись на пыльную траву и тут же провалились в сон. А на рассвете опять побрели, еле волоча ноги. Впереди показалось какое-то село, и мы надеялись там напиться вволю, раздобыть кусочек хлеба, умыться… Но, не успев войти в село, увидели в небе целую армаду вражеских самолетов.
Из края в край по небу, распластав крылья, неторопливые, грузные, они шли прямо на меня. Для них степь что ладонь. В самом центре этой доверчиво раскрытой ладони – я, беспомощный, маленький человечек.
Гул моторов до отказа заполнил просторный солнечный мир, от неба до земли, гудят моторы, и дрожит каждая травинка.
Что может быть бескрайнее неба? А в этом необъятном небе стало тесно. Крылья, крылья, крылья, вытянутые тела, хвосты – тесно, небо в черных тяжких крестах. Степь шевелится от теней.
В угрожающе-равнодушном гуле моторов зародился сдержанно свирепый вой. Первый самолет наклонился, пошел к земле, второй, третий… Вой надрывный, разноголосый – спотыкается сердце, темнеет в глазах. Самолеты падают на меня, застывшую посреди
Но сотрясается земля, утробно ухают взрывы, шипит напоенный осколками воздух – нет конца.
Тишина вернулась внезапно. Тишина более оглушающая, чем взрывы. Мне не верилось. Я продолжала вжиматься в землю, в тот целый кусок земли, что чудом уцелел от разрухи. Но минута, другая – по-прежнему тихо. Тело мало-помалу приобрело нормальные размеры, не казалось уже распухше-громадным.
Я поднялась.
По выжженной степи прыгало подгоняемое ветром перекати-поле – клубок сухих колючек. Все цело, ни одной воронки вблизи. Бомбы, оказывается, падали далеко в стороне.
Самолеты, сыто урча, уходили к себе. Уходили, не наказанные за бесчинство. Опять ожила степь. По дороге шли люди, люди. Но где же Рая? Я металась среди людей и громко кричала, звала ее. Тщетно. Я повернула назад, навстречу потоку солдат, и тут перехватил меня парень в летной форме:
– Что случилось?
– Потеряла, потеряла подружку, – чуть не плача повторяла я одно и то же. – Потеряла, потеряла…
– Найдем! Успокойся. Ты из женского полка?
– Да.
– А я из братского. Николаем зовут. Подбили фрицы. Ищу своих.
– И мы тоже… ищем.
Мы отошли в сторону от дороги, так чтобы лучше нас было видно, и искали глазами проходивших. Только бы найти Раю! К счастью, мы увидели ее скоро. Она тоже металась среди людей.
– Рая! Рая! – закричала я.
Теперь нам стало легче: с нами был парень. Он добыл где-то хлеба, воды. Накормил и напоил нас. А главное – с его помощью мы нашли свой полк.
Вскоре наш полк прибыл на формировку в станицу Ассиновскую в Чечне. К сожалению, с этим местом у меня связано много печальных воспоминаний.
Помню, как в клубном зале сидели мои притихшие подруги, а около сцены за покрытым красной тряпкой столом – трое мужчин: председатель военного трибунала, секретарь, член суда. Перед столом стоят две юные девушки, подсудимые.
Бывают дни, которые запомнились с первой до последней минуты, запомнились каждой деталью, каждой мелочью, каждым произнесенным словом, каждой мелькнувшей у тебя мыслью. Всю мою жизнь, до последнего дня, они будут стоять перед моими глазами, ясные и четкие, как на экране…
– Садись сюда, рядом, – это был голос комиссара эскадрильи Дрягиной, – и молчи!
Я села у прохода. Шел допрос подсудимых.
– Итак, – сказал судья, – САБ лежал на стоянке самолета…
– Да, – подтвердила механик Тамара, – у хвоста. Испытывали в полете, а один САБ почему-то вооруженцы не забрали. Несколько дней он пролежал. Дождь его мочил, потом солнце грело… Мы с оружейницей Валей решили, что он уже не годен, испортился, а в комнате у нас голые окна. Вот и решили из парашюта занавески сделать.