Номерные сказки
Шрифт:
— Погиб. В бою, — отрывисто доложил свое мнение воевода. Мужчина он был незатейливый и прямой. И чего никогда не мог терпеть, так это более одного мнения по любому вопросу. — Раз в строю нету — значит нету нигде. Значит, погиб. Надо почтить вставанием.
Его никто не поддержал. Царь, оглядев присутствующих и убедившись, что других мнений нет, резюмировал :
— Хреново. Значит, украл деньги, сбежал и в бою с разбойниками погиб. Крепкая версия. Хотя, другой, впрочем, нетути. Ладно. Зовите батюшек. Послушаем, чего они скажут.
Длинной вереницей вошло приглашенное заранее духовенство. Принесло с собой запах ладана, шорох длинных одежд и общее
— Божьи голуби. Один голубей другого... — со странным выраженьем лица сказал шут. Ему иногда дозволялось говорить странно и непонятно.
— Беда. — сказал царь. Без всякого выражения. Среди всех знакомых лишь пару человек он мог бы назвать настоящими своими друзьями. И одним из них был тот, которого сейчас не было.
Сказка №50
Утро этого дня не принесло ничего нового в деле с исчезновением архимандрита. Поисковые группы одна за другой возвращались ни с чем. Царь сбился с ног и слегка съехал менталитетом, отдавая приказы и изыскивая причины. Хмурый шут ходил с отстегнутыми бубенцами. Царица печалилась. Царевна утешала ее подручными средствами.
И лишь после обеда, во время которого больше ковыряли вилками, чем вкушали, забрезжил маленький свет надежды. Стражники привели какого-то мужика, Который то ли что-то знал или слышал, то ли где-то как-то каким-то боком...
— ...Говори! — приказал, царь, едва мужика ввели и бухнули на колени пред троном. Мужик сильно впечатлился царским ликом, голосом и, икнув, пощупал свои портки.
— Ты, величество, смирнее с им говори. А то он со страху-то протечет.- посоветовал шут и, обращаясь к мужику, ласково вопросил :
– Доклади-ка, мил человечек, чего знаешь. Ежели помимо правды не сбрешешь — его величество царское денежный гостинец тебе пожалуют. Говори, не бойся. Мы тебя не обидим.
— Дак оно зачем нам брехать...- мужичонко тут же, с полным поворотом на все сто восемьдесят, картинно и театрально обиделся,- Не Брехаловы мы фамилием! И не Врухины! Простигосподев я Игнатий, земляных дел копатель. Канавщики мы. В четвертом поколении честно роем и зарываем. А что до его святородия, дак с утра его повидамши. Обоими вот этими двумями глазами.
— Где?! — вскричал, не утерпев, царь. И еще минут пятнадцать ушло на то, чтобы поднять мужика с пола и успокоить. Государь бывал страшен не только в гневе, но и в некоторых других своих проявлениях.
— Дак на пасеке у себя. Промежду ульев там шарился. Ходил, тоись. Обыкновенно. Как всегда, так и седни. Я мимо шел, видел.
Вскочив на неседланного коня с неподходящей ни летам, ни званию резвостью, государь ускакал так быстро, что за ним едва поспевал звук копыт. Следом за ним выехал шут. И спустя короткое время коллизия разрешилась.
А было так. Известный своим пристрастием к пчеловодству, архимандрит со временем стал не только большим профессионалом, но даже и вполне серьезным ученым. За границей под псевдонимами выходили его статьи в специальных журналах. Некоторые, такие как "Причины крыльевой хромоты" и "Особенности роения на ветру" нашумели и стали поводом
— Ну, навроде как лекаря оспу-то себе прививали. Чтоб, значит, лично проникнуть в исследуемый процесс. — говорил найденный архимандрит шуту и царю. Они сидели втроем в его доме и угощались медами. Царь, словно в чем-то убеждаясь, то и дело трогал архимандрита за рукав, а шут ухмылялся. В доме архимандрита все было по-прежнему. Даже вернулись соринки, долженствующие быть на полу. — Во-от... А то гудят себе да летают, а психологии ихней никто не знает. Никто! А ить пчела — она же как человек! В смысле тоись, в труде проводит всю жизнь. И неплохо бы узнать, отчего оно так. Отчего не спит по все дни, хотя есть где. И не спивается, хотя очень есть чем. Ну, вот, понимаешь, я и залез...
И архимандрит рассказал, как выстроил улей больших размеров и в нем поселился. Временно. Для чистоты эксперимента перенес все свои манатки туда, чтобы не заходить более в людское жилье, надел желтую полосатую робу и прицепил слюдяные крылья.
— Ну, с ими не полетаешь, конечно. Но крылатым созданием себя чувствуешь. И говорить себе запретил. Только гудеть. И в мыслях ограничился. Чтобы только о цветах да о сотах. А про футбол чтоб не думать. Пчелы, они же про футбол-то не знают...
И проник-таки его святородие во многие пчелиные тайны. Посидел сутки в тесном деревянном улье, покружил с развернутыми слюдяными крыльями над поляной. Многое понял научно важное и материалы для целой серии статей приготовил. А когда шут с царем приходили, то он их слышал. Выйти только не мог из улья. Потому что прилетели к нему в новый улей любопытные пчелы и сами с удивлением его изучали. И кричать ему несподручно было. Потому что и покусать бы могли. Так что приходилось тихо гудеть и крыльями шелестеть. По-научному "мимикрия" называется. Сутки целые просидел. Пока пчелки не убедились, что улей занят мирным коллегой-мутантом, а им не подходит ввиду слишком больших размеров.
— Монографию теперь напишу! — сказал довольный архимандрит,- Именоваться будет "Свой среди жужжих". Или "Как мы хорошо погудели".
И он налил себе и всем до краев. Крепкого старого душистого меду. Который его обожаемые подопечные всего лишь производили. А с толком и с чувством употреблять так и не научились.
Сказка №51
Вчерашним вечером, под самую уже занавеску, когда взбивались последние подушки и задергивались первые шторы, царю неожиданно вдруг припомнилось, что не сделано еще одно дело.
— Стоп-машина! — садясь в кровати, скомандовал его величество государь дядьке-щекотуну, который уже было собрался на ночь глядя порадовать царевы пятки древним своим искусством. Затем его величество встал. Затем снова оделся. Затем прошел в каморку к шуту и недолго с ним о чем-то шептался. Спустя еще какое-то время тихо отворилась и затворилась входная дверь и два укутанных существа заскрипели валенками по укатанной санями дороге.
А в эти же минуты неподалеку, в курной крестьянской избе под заваленной снегом крышей, полусонный архимандрит с кряхтением склонялся над своим саквояжем. В котором было все необходимое для скорого отпущения грехов и облегчения последнего человеческого путешествия. Сам новопреставляющийся, белея в сумраке бородой, лежал на широкой лавке с герметически закрытыми веками.