Non Cursum Perficio
Шрифт:
– Огонь к огню, прах к праху, – негромко произнёс за моей спиной знакомый, тихий, лишённый выражения чуть придушенный голос. Я дрогнул, но не обернулся: боялся, что взгляд обнаружит позади меня всё тот же пустой, неприкасаемый склеп чужого кабинета. Далеко внизу на оттаявшие, наконец, после нескончаемой зимы тропинки выбегали сотрудники из разных корпусов – и замирали, глядя на закручивающееся в диковинный воздушный кокон пространство. Голос из-за левого плеча с хрипловатой иронией продолжал:
– Чем не шахматная доска, Сао Седар? Ты только руку протяни. Ты не
– Даже если мы все дружно провалились в Некоузский клин с его, гм... оригинальной местной спецификой? – скептически поинтересовался я, тихо удивляясь на себя. И отсутствию дрожи в голосе, и этому отточенному скептицизму вместо привычной панической беготни кругами по кабинету с криком «А-а-а!». Должно быть, когда количество стрессов на одну личность достигает критической массы, то эту личность уже ничего особенно и не колышет. Ни факт самопроизвольного переезда подотчётного НИИ в мир иной, ни факт появления бывшего руководства этого НИИ, вроде как уже не существующего. И кстати о птичках...
– Вы случайно не знаете, куда подевался Дьен Садерьер? Он поехал Вас искать, между прочим. Потому что Вы почти умерли...
– Не почти, а совсем, Сао Седар... – Норд неслышно рассмеялся, но в этом смехе не было ни грана веселья. Я невольно поморщился – чувство было, словно я хлебнул кофейной гущи со дна чашки.
– Но Дьен Садерьер разыщет своего милорда, в каком бы обличье тот ни пребывал. На то он и командор войны, электрический пёс... Впрочем, это всё вряд ли тебе интересно, мокко и сливки, Сао Седар. Что ещё сказать?.. Да, в Некоузье станет чуть меньше специфики – энергия, что питала тёмные тайны клина, частично влита целебным бальзамом в мои жилы, а частично бушует сейчас за стеклом... но границы вновь будут на замке, Сао Седар. От этого никуда не уйдёшь: Кронверк не допустит, чтобы Некоузский клин появился на картах. Впрочем, вряд ли тебе придётся там скучать: Некоузье для странных наук вроде нулевой физики – просто целинные земли.
– А, то есть Вы наивно полагаете, что мне не по силам будет пробить барьерную защиту Кронверка? – я нагло ухмыльнулся уголком рта, уже воображая, как вылезут на лоб, да так там и останутся навсегда глаза товарища Мишани Скицына, научного руководителя таможенной станции.
– Qui vivre verra, – отозвался на это Норд с непонятной интонацией. Некоторое время мы молчали.
За ирреальным, холодным перламутровым свечением магнитного поля постепенно проступали из ниоткуда черты иного мира: тонкий березняк, перечёркнутый железнодорожной веткой.
– Мне пора... – придушенно, печально прозвучало совсем рядом, за левым плечом. По спине под пиджаком прошёл озноб, но я просто кивнул, соглашаясь. И отозвался, буднично и словно о само собой разумеющемся:
– До встречи.
– До встречи, Сао, – непривычно мягко повторил за мной Норд;
Потому что мне наконец-то стало спокойно.
Навстречу судьбе
...в горячей воде, налитой в оцинкованный тазик, отражалась узкая, похожая на полоску голубоватого льда, еле-еле мерцающая галогеновая лампа. Её тихое потрескивание напоминало Полю хитиновое шуршание крыльев умирающего насекомого. Интернат сейчас весь был похож на разворошенное и безжалостно вытравленное осиное гнездо: слабо шевелящиеся по углам фигурки принципалок, тусклый свет, сдача без боя.
– Полли, брось. Я просто назло всему оклемаюсь, ты же знаешь... – лежавшая под тёплым одеялом из лебяжьего пуха, но всё равно трясшаяся в ознобе Элен сжала пальцы Бониты ледяной ладошкой.
Тот недоверчиво хмыкнул, наполняя из тазика очередную грелку, но ничего не ответил.
– Лучше сходи, успокой девочек. У них ещё нет такого опыта по выживанию, как у меня... – продолжила Элен. – Им это нужнее, чем мне.
– Тараканья княжна, – довольно отчётливо произнёс Камилло Диксон с детской упрямой непримиримостью. Он уже почти не относился к Ливали, как к врагу, но совершенно не собирался этого ей демонстрировать. В воспитательных целях. К тому же, это хоть как-то отвлекало от...
Камилло едва заметно вздрогнул, проводя стынущими пальцами по рукаву свитера.
Сгорбившись, он сидел у полыньи окна и бесцельно вглядывался в ночную темень. Казалось, рассвет не наступит уже никогда, что Некоуз накрыла полярная ночь. Из-за отключения энергии здание интерната перестало отапливаться. Температура в помещениях неумолимо падала, и от спасительно горячей воды, которую Поль успел набрать, поднималась сизая туманная дымка, напоминавшая Камилло сигаретный дым. Закурить бы сейчас... мечтай, Камилло, мечтай.
– Ты... посидишь тут? – устало спросил Бонита, вставая. Словно в ответ на его слова, вдалеке раздался глухой звук удара и лязг металла. Ночь за окнами пропороли два луча яркого, ртутного света фар подъезжающей машины. Поль и Элен невольно поморщились, а Диксон даже заслонил глаза ладонью. В нём ощутимо дёрнулась и вскрикнула нелепая, иррациональная надежда на то, что... – и он опять мучительным усилием воли задушил эту надежду. Скорее всего, это просто кто-то из сторонников Ливали спешит в Кирпичное за объяснением всего произошедшего.
– Судя по звуку, Элли, у тебя в интернате больше нет ворот, – заметил Бонита, подходя к Диксону и опираясь на подоконник. – Этот псих взял их тараном. Интересно, кому это так не терпится...
На этих его словах по стёклам снова полоснуло лезвиями света. По аллейке под окнами на весьма немалой скорости пронеслось белое приземистое авто, оттормозилось с дымом из-под колёс, чтобы вписаться в поворот, и тут же снова газануло, улетая в сторону крыльца едва ли не в балетном прыжке. Брови Поля непроизвольно поползли вверх: он узнал этот автомобиль.