Нора Робертс. "Рожденная в грехе"
Шрифт:
Шаннон только стиснула свои и схватила кусочек угля. Чуть больше времени ушло на поиски тетради и чистого листа. Покуда Мэгги неспешно присаживалась на край скамейки, она уже углубилась в рисование.
Движимая негодованием, начала с резких штрихов. Но постепенно ею овладело удовольствие и желание воссоздать красоту.
– Господи, это же Лайам, - промурлыкала Мэгги, увидев очертания сына. Шаннон вырисовывала только голову и плечи, с акцентом на том озорстве, что сквозило в его глазах и около рта. Всклоченные черные волосы, и с насмешливых
– Он всегда выглядит так, словно только что выбрался из передряги, или ищет приключений на свою голову, - отметила Шаннон, принимаясь тушевать.
– Это точно. Он такой лапочка, мой Лайам. Вы так в нем все верно подметили, Шаннон.
Почуяв в голосе Мэгги подвох, Шаннон вскинула на нее глаза.
– Только не расплачьтесь. Прошу вас.
– Это все гормоны, - Мэгги хлюпнула носом и качнула головой.
– Теперь, судя по всему, придется признать, что в рисовании вы сильнее меня.
– Признание принимается, - Шаннон черкнула свои инициалы в углу страницы, затем аккуратно вырвала лист.
– Справедливый обмен на пресс-папье, - она протянула Мэгги рисунок.
– Нет. Баланс снова нарушен. Готова удовлетворить еще одну просьбу.
Шаннон взяла тряпку, отерла с рук угольную пыль и устремила взгляд на свои пальцы.
– Расскажите мне о Томасе Конкенноне.
С чего вдруг захотелось ей услышать о нем, она не знала и, обратившись с этой просьбой, удивилась едва не более Мэгги. Несколько долгих мгновений вопрос висел в воздухе.
– Пойдемте в дом, - голос Мэгги смягчился, и столь же мягко тронула она Шаннон за руку.
– Выпьем чаю и поговорим.
Там и застала их Брианна, войдя в кухню к Мэгги с Кейлой на руках и корзиной пресного хлеба.
– Шаннон, я и не знала, что вы здесь, - в жизни она не смогла бы себе представить, чтобы та сидела за столом у Мэгги, пока вторая заваривает чай.
– Я... я принесла тебе хлеба, Мэгги.
– Спасибо. Почему бы не нарезать его прямо сейчас? Я умираю с голоду.
– Я не собиралась оставаться...
– Думаю, как раз это надо сделать, - Мэгги кинула взгляд через плечо, встретилась глазами с Бри.
– Кейла уснула у тебя в люльке. Что если оставить ее здесь вздремнуть?
– Ладно, - слишком хорошо понимая, какое напряжение висит в воздухе, Брианна поставила хлеб и вынесла ребенка.
– Боится, что мы сейчас разорвем друг друга, - пояснила Мэгги.
– Бри не создана для борьбы.
– Она очень мягкая.
– Да, но только до тех пор, пока не ткнешь в больное место. Тогда она звереет. А поскольку от нее этого ждут менее всего, кажется она еще свирепее, чем на самом деле. Это Бри нашла письма вашей матери к отцу. Просто он хранил их на чердаке, в коробке с дорогими ему вещами. После его смерти мы еще долго не дотрагивались до них, как и до всего, что принадлежало ему.
Она поставила чайник, присела.
– Нам было тяжело, и мать все годы, кроме, пожалуй, последних двух, жила в доме Бри.
– Неужели между родителями все было настолько плохо?
– Хуже некуда. Они сошлись едва не на склоне лет. Какой-то порыв, страсть. Хотя он и говорил, что вначале была любовь.
– Мэгги?
– робко показалась в дверном проеме Бри.
– Заходи и садись. Она хочет поговорить о папе.
Брианна вошла, и прежде чем сесть рядом с ними, провела рукой по плечу Шаннон, желая то ли приободрить ее, то ли поблагодарить.
– Я знаю, Шаннон, вам нелегко.
– Я избегала этого разговора, но его не миновать, - та обратила пристальный взгляд на обеих сестер.
– Я хочу, чтобы вы понимали, у меня был отец.
– Какой счастливой была бы женщина, которая могла бы сказать, что у нее их два, - вставила Мэгги.
– И оба любили ее.
– Шаннон склонила голову, и Мэгги понесло.
– Он был любящим, щедрым мужчиной. Временами слишком щедрым. Как отец - добрый, терпеливый, любил повеселиться. Башковитость, успешность - это не про него. Зачастую бросал повседневную работу, не окончив ее.
– Всегда был рядом, если нас надо было подбодрить, - тихо добавила Брианна.
– Мечтал с размахом, но планы строил нелепые. Гонялся то и дело за состоянием, но все богатство его к концу жизни составили больше друзья, нежели деньги. Помнишь, Мэггги, то время, когда он решил, что мы станем разводить кроликов, на шкурки?
– Он соорудил для них клетушки и купил парочку, таких белых и пушистых. Ох, мать разъярилась тогда, сколько потрачено денег на эту возмутительную затею.
– Мэгги прыснула.
– Кролики в саду.
Брианна тихо засмеялась и принялась разливать чай.
– И вот понеслось. Но стоило им расплодиться, и у него не хватило духу распродать их, чтобы с них спустили шкуру. А мы с Мэгги устроили рев, когда узнали, что зайчиков должны убить.
– И вот однажды ночью мы вышли из дома, - подхватила Мэгги, - крадучись, все трое, словно воры, и выпустили всех: маму, папу и ребятишек. Мы хохотали как идиоты, когда они улепетывали от нас в поле во всю прыть, - она вздохнула и взяла кружку.
– Ни характера, ни благоразумия для того, чтобы вести бизнес, у него не было. Бывало, он писал стихи, - припомнила она.
– Но это было что-то ужасное, без рифмы. Он всегда огорчался, что не мог подобрать слова.
Брианна поджала губы.
– Он не был счастлив. Старался, трудился как всякий мужчина для того, чтобы были счастливы дети. Но в доме было много злости, и, как выяснилось позже, его личные переживания таились так глубоко, что никто не смог до них добраться. У него была гордость. Он так гордился тобой, Мэгги.
– Он обеими нами гордился. Сцепился с матерью не на шутку, лишь бы мне была дана возможность уехать в Венецию на учебу. Ни за что не отступился, а расплачиваться пришлось ему и Брианне.