Нора Робертс. "Рожденная в грехе"

Робертс Нора

– Который не был мне отцом, - процедила Шаннон.
– Он был твоим мужем, но не моим отцом.

– Он был твоим отцом.
– Впервые за весь разговор в голосе Аманды послышалось раздражение.
– Никогда не говори иначе.

– Разве не ты сейчас рассказала все иначе?
– с горечью воскликнула Шаннон.

– Он любил тебя, когда ты еще была в утробе, без чванства и колебаний принял нас обоих как родных.
– Аманда говорила быстро, насколько позволяла боль.
– Говорю тебе, я сгорала от стыда потому, что

рядом со мной был чудесный мужчина, о каком только можно было мечтать, а я буквально сохла по другому, - тому, с кем мне быть не суждено.

А в тот день, когда ты родилась, он взял тебя на руки, и я увидела, с каким умилением и гордостью смотрел он на тебя, какой любовью и нежностью светились его глаза, как бережно прижимал он тебя к груди огромными неуклюжими ручищами. Вот тогда я влюбилась в него, и с тех пор до конца его дней любила так сильно, как только может любить женщина. И он был тебе отцом, тем отцом, которым хотел, да не мог быть Томми. Если о чем мы, когда и сожалели, так это о том, что не смогли больше иметь детей и умножить счастье, которое воплотили в тебе.

– И ты хочешь, чтобы я вот так все приняла?
– Шаннон продолжала злиться. Злость причиняла меньше боли, чем тоска и отчаяние. Она изумленно смотрела на женщину в постели, которая теперь казалась совсем чужой.
– Чтобы делала вид, будто ничего не случилось?

– Я хочу, чтобы со временем ты все приняла и поняла. И я хочу, чтобы ты знала - мы все тебя очень любили.

Прежний мир, в котором еще теплилась надежда и дышали воспоминания, разбился вдребезги, оставив Шаннон посреди бессчетного множества осколков.

– Чтобы я приняла? Как ты переспала с женатым мужчиной и забеременела, как вышла замуж за первого, кто приютил тебя? А ложь, которой ты пичкала меня всю жизнь, - ее я тоже должна принять?

– Ты можешь злиться. Имеешь право.
– Аманда с трудом подавляла боль, физическую и душевную.

– Злиться? Это все, на что я, по-твоему, способна? На такое жалкое чувство? Боже, как ты могла?
– Голова у Шаннон шла кругом, горечь и тревога не отступали ни на шаг.
– Как могла столько лет скрывать от меня, заставлять верить, что я была не тем, кто я есть на самом деле?

– Ты осталась тем, кем была всегда, - в отчаянии проговорила Аманда.
– Мы с Колином делали все, чтобы ты была счастлива. Мы не знали, как и когда тебе лучше все рассказать. Мы...

– Вы это обсуждали?
– Шаннон подскочила, как ужаленная; задыхаясь от гнева, обернулась к матери. Возникло безумное желание схватить это бессильное, жалкое существо и как следует потрясти его.
– Будет ли сегодня тот знаменательный день, когда Шаннон узнает, что она всего лишь маленькая ошибка, которую сотворили однажды на западном побережье Ирландии? Или скажем ей об этом завтра?

– Не ошибка, Шаннон, ну что ты говоришь? Не ошибка, а чудо. Черт, - тело вдруг пронзила такая острая боль,

что Аманда едва не лишилась чувств. Будто дикий зверь разрывал ее когтями изнутри; она стала задыхаться, в глазах потемнело. Потом ощутила, как голову приподняла чья-то рука, в рот соскользнула таблетка, и услышала голос дочери, теперь он звучал спокойно:

– Глотни воды. Еще чуть-чуть. Вот так. Теперь ложись и закрой глаза.

– Шаннон, - Аманда потянулась рукой к дочери и та взяла ее руку в свою.

– Я здесь, с тобой. Боль сейчас пройдет. Пройдет, и ты уснешь.

Боль уже отступала, сменяясь неимоверной усталостью, которая, словно густой туман, окутала Аманду со всех сторон. "Не хватило времени, - только и смогла подумать она.
– Почему никогда не хватает времени?"

– Только не надо меня ненавидеть, - прошептала Аманда, проваливаясь в туман.
– Пожалуйста, не надо.
– Она уснула, а Шаннон долго еще не могла оторваться от грустных размышлений о своей несчастной доле. Она не знала, что мать больше не проснется никогда.

ГЛАВА 2

В то время как одна из дочерей Тома Конкэннона горевала, оплакивая мать, двое других ликовали, празднуя рождение ребенка, далеко за океаном.

Брианна Конкэннон Тэйн качала на руках маленькую дочку, любуясь очаровательными голубыми глазками и невероятно длинными ресницами; крошечными пальчиками и безупречными ноготками. И во всем мире не нашлось бы человека, который осмелился бы возразить Брианне, что маленький и нежный, как бутон розы, ротик младенца не расплывается в улыбке.

Не прошло и часа после родов, а она уже забыла о потугах и усталости, о мучениях и приступах страха.

У нее появилась дочь.

– Она вся такая...
– с трепетом проговорил Грейсон Тэйн, нежно касаясь кончиками пальцев щечки младенца.
– Такая родная.
– Сглотнул от волнения и подумал: "Кейла. Моя дочь Кейла. Такая маленькая, хрупкая, беспомощная".
– Как вы думаете, я ей понравлюсь?

– Да, пожалуй, - усмехнулась Мэгги, выглядывая из-за плеча Грейсона.
– Но знаешь, Бри, ты ей нравишься больше, - заявила сестра и дружески обняла зятя.
– У нее будет твой цвет волос. Сейчас они ближе к темно-рыжим, но, держу пари, скоро превратятся в красное золото, как твои.

Эти слова привели Брианну в восторг, она засияла. Мягко провела рукой по детской головке, - нежнее лебяжьего пуха показались ей волосы.

– Ты так думаешь?

– Может быть, у нее хоть подбородок мой, - с надеждой проговорил Грей.

– Типично мужское поведение, - Мэгги подмигнула мужу. Роган Суини стоял тут же, по другую сторону кровати роженицы, и понимающе хмыкнул в ответ.
– Женщина девять месяцев страдает, ее тошнит, отекают ноги, она ковыляет как утка, потом терпит родовые муки...