Нора Робертс. "Рожденная в грехе"

Робертс Нора

Хоббс лишь слегка наклонил голову.
– Возможно, миссис Суини и миссис Тейн пожелают встретиться с вами лично.

– Я не могу им препятствовать, верно? Но вы можете уведомить их о том, что встреча с незнакомыми женщинами, хотя бы и после долгой разлуки, мне не интересна; и то, что случилось между их отцом и моей матерью, аж двадцать восемь лет тому назад, сути дела не меняет. Так что, - Шаннон вдруг замолчала, взгляд ее снова обострился.

– Вы сказали - Маргарет Мэри Конкэннон? Художница?

– Да, она известна работами по стеклу.

– Не

то слово, - пробормотала Шаннон. Она ведь сама была на международной выставке работ М.М. Конкэннон в Нью-Йорке и даже подумывала о том, чтобы приобрести себе какую-нибудь вещицу. Ну и дела!
– Забавно, ничего не скажешь. Так вот, передайте уважаемой Маргарет Мэри Конкэннон и ее сестре...

– Брианне. Ее зовут Брианна Конкэннон Тэйн, - хозяйка мини-гостиницы в Клэре. Муж ее - автор известных детективных романов. Возможно, вы слыхали это имя.

– Грейсон Тэйн?
– Хоббс кивнул, и Шаннон чуть не рассмеялась ему в лицо.
– Похоже, они обе сделали удачный выбор. Ну и отлично. Скажите им, пусть и дальше живут своей жизнью, а я буду жить своей.
– Она поднялась с места.
– Если у вас - все, мистер Хоббс...

– Я должен спросить, не желаете ли вы забрать письма матери, и если да, - позволите ли сделать копии для моих клиентов.

– Не хочу. Мне ничего не нужно, - резко вспылила Шаннон, но тут, же взяла себя в руки.
– Ни я, ни ваши клиенты, мистер Хоббс не виноваты в том, что случилось. Но их соображения на этот счет меня совершенно не волнуют. Если их разбирает любопытство, терзает чувство семейного долга или ложной вины, скажите - пусть не мучаются.

Хоббс тоже поднялся.
– Судя по тому, сколько времени, средств и усилий они потратили на ваши поиски, я бы сказал, ими движет нечто большее, чем перечисленные вами свойства, вместе взятые. Но я передам ваши слова.
– Он протянул руку, и Шаннон ничего не оставалось, как пожать ее.
– Если передумаете или захотите о чем-то спросить, вы можете связаться со мной, - телефон на визитке. Вечером я вылетаю в Нью-Йорк.

Его холодность уязвила Шаннон, и она не могла понять, почему.

– Я имею право жить по-своему.

– Разумеется, - кивнул Хоббс.
– Я удаляюсь, мисс Бодин. Благодарю за внимание. Спасибо за кофе.

"Да пропади ты пропадом, - только и смогла подумать Шаннон, когда Хоббс степенно вышел из кухни.
– Слышать больше не желаю этот высокопарный судейский тон. И черт с ними, с дочерями Томаса Конкэннона. Выискивали меня по свету, чтобы потешить свое самолюбие. Думали, я буду польщена?

Да сдались вы мне, знать о вас ничего не желаю. Живите в своей уютной Ирландии, со своими выдающимися мужьями. У меня тоже есть личная жизнь, и надо срочно приводить в порядок все, что от нее осталось".
– Тут только Шаннон заметила, что по щекам ручьем текут слезы. Смахнула их рукой, гордо развернулась и схватила телефонную книгу. Быстро пролистав, пробежалась пальцем по странице и набрала номер.

– Да, мне необходимо продать дом. Срочно.

Через неделю она уже была в Нью-Йорке. Дом выставила на продажу и надеялась,

что все пройдет быстро. Деньги, разумеется, не имели значения. Как выяснилось, она теперь богатая дама. После смерти матери ей досталось около полумиллиона долларов инвестиций, которыми на протяжении долгих лет занимался отец. А если учесть, что было и другое наследуемое имущество, то вполне можно было всю оставшуюся жизнь не беспокоиться о таких пустяках, как деньги.

Только вот, чтобы их заработать, пришлось стать сиротой.

И все же, оставаясь в большей степени дочерью Колина Бодина, Шаннон прекрасно понимала, что дом нужно продать: сделка обернется для нее значительным увеличением капитала.

Кое-что из домашней меблировки она сдала на хранение, - продать или выкинуть не поднималась рука. Можно было, конечно, и поразмыслить о том, что делать с каждой вазой или лампой.

Всего несколько милых сердцу вещиц взяла она с собой в Нью-Йорк, и среди них - картины, которые рисовала для своих родных в эти годы. С ними она уж точно расстаться не могла.

Несмотря на предложение начальства отдохнуть до конца недели, Шаннон приступила к работе сразу по возвращению из Колумбуса: была уверена, что в работе найдет спасение и ответы на важные для нее вопросы.

Ждал встречи новый клиент. Она едва начала с ним работать, когда пришлось уехать. Всего две недели прошло с тех пор, как ее повысили, и к новым обязанностям и должности еще предстояло привыкать.

Но именно к этой должности и к этим обязанностям стремилась Шаннон в своей работе. Быстро и уверенно, - как и планировала, - поднималась вверх по карьерной лестнице. Теперь в ее распоряжении был отдельный офис, встречи и презентации украшали страницы ежедневника. Исполнительный директор знал ее в лицо, с уважением относился к ее работе и - Шаннон знала - очень ценил за многие качества.

У нее было все, чего она хотела, в чем нуждалась, и к чему всегда стремилась.

Кто же мог знать, что наступит день, когда это потеряет всякий смысл? Ведь сейчас, похоже, ничего ей здесь больше уже не нужно.

Рабочий стол с инструментами, чертежи и наброски; солидный клиент, которого она выудила в тот роковой день, когда позвонили из Колумбуса, и оставила на коллег, - все это не имело больше никакого значения. Пресловутое повышение в должности, которого она так добивалась, - и то казалось теперь чужим. Таким же, впрочем, как и вся жизнь. Будто не она, а кто-то другой все эти годы тщательно планировал каждый шаг, проявляя аккуратность во всем.

Очнувшись от раздумий, Шаннон поняла, что пристально разглядывает картину с изображением спящего в саду отца. Картина по-прежнему стояла у стены, вместо того, чтобы там висеть. Сама не зная, почему, Шаннон не хотела больше ее видеть здесь, в офисе.

– Шаннон?
– в дверь просунула голову привлекательная, одетая с иголочки женщина. Помощница Лили была нечаянной подругой Шаннон, в свете того, что сама Шаннон стала называть временем нечаянных друзей.
– Я подумала, тебе, быть может, нужен перерыв.