Норильск - Затон
Шрифт:
— Как можно этим ряженым верить? Они, что не понимают, похоже, ничего? — Отвернулся от окна Тимофей. — Что-то вроде игры для них это?
— Спросим, всё равно стоим, — улыбнулся Илья, открывая дверь. — Женщина вы так воинственно выглядите. Объясните мне тёмному, почему Ельцин?
— Вы вон, в каких машинах раскатываете, а он в троллейбусе. — Объяснила свою позицию дама.
— Из-за одной остановки не жаль страну и себя в нищету кидать?
— Я на помойке жить и питаться буду, но его президентом сделаю, — бойко заявила демократка.
— Ну-ну, — вздохнул Дубов, закрыв окно. —
— Психоз. Поголовный…
— Я б этого деятеля в дворники не взял и метлу не доверил. Дурак и пьяница. А она костьми своими ложится. Кого потом будут обвинять?
— Естественно кого, я даже предполагаю в какие слова, они своё возмущение вложат.
— Распалились, аж земля горит. Убивать друг друга стали. А остановиться всё не могут. И так от одного правителя до другого. Молились в наше время на Сталина, носились с ним, как с яйцом. Умиляясь плакали. Верили точно богу. Возносили до небес, а потом пинок под зад и на помойку. Хрущёв в кумирах. Наелись кукурузы и болтовни и новый бросок. Вот кто бы нас не завоёвывал, убирались не солоно хлебавши восвояси. Россия — она любые нападения отбивала: в том числе и в последнюю страшную войну. А с собой сделать ничего не можем. Нет в России врага страшнее, чем сами себе. Наполеон постоял, постоял, и что? Ретировался. Жгли Москву мы сами — по приказу Кутузова.
— Головой наш народ думать будет когда-нибудь или нам уже этого вовек не светит. Выбрать в президенты дурака и ждать лучшей жизни… Это выше моих умственных возможностей…
— Да уж… Похоже, не дождаться, такого чуда. Так уж устроен наш народ — ждёт набата и бунта. Вспомни историю, какой царь спокойно вошёл на трон?… А никакой. Если не стрелецкий бунт, то переворот или отрава.
— Кажется, поехали. Быстрее Андреевич. Гони дорогой, неизвестно, что нас там ждёт, — волновался Дубов.
Четверо за одним столом
Отдышавшись на лестничной площадке, перед дверью, мужики вошли. Не раздеваясь, прошли в столовую. Борис плёлся следом, крутя головой по сторонам. Он последовал за ними, не дожидаясь приглашения, кинув плащ на диван, встал у стены.
— У нас гость, оказывается? — старался быть беспечным Илья, смотря на крепкого человека, стреляющего по ним исподлобья острыми глазками.
В нём с трудом можно было узнать бывшего охранника «Затона» «Волка». Только разве близко посаженные глаза, коренастая фигура и квадратный подбородок, напомнили человека из страшного прошлого.
— Кто сейчас скажет, что перед нами «Волк»- присел к столу и Тимофей.
— Интеллигентный человек, учёный, — вторя, присоединился к нему и Илья.
— Таня, Лиза, мы вам ещё одного гражданина нашей великой страны привели, — сделал широкий жест, в сторону топтавшегося у стены Бориса, Тимофей.
Женщины, как по команде повернули головы.
— Чего ты там мнёшься. Иди, садись, покажись народу, — пригласил и Илья.
Лиза, внимательно рассмотрев человека, к ужасу своему поняла, что они притащили Бориса. Переборов презрение и страх противно зашевелившийся на спине под кофточкой,
— Садись, Боря.
Сын с невесткой, удивлённо переглянувшись, встали.
— Ребятки, отнесите вещи с дивана в шкаф и принесите-ка ещё приборы и коньяк с закусками, — попросил Дубов удивлённых детей.
— Вам, конечно, виднее, с кем сидеть, — буркнул зять. Лизонька молча шевелила губами. Её руки дрожали.
— Круг замкнулся, — обнял Таню Илья. — Мы все за одним столом.
— Похоже так, — кивнула Елизовета Александровна обвивая сзади своими подрагивающими руками шею Тимофея.
— Вот мы здесь все сидим за одним столом. Что тебе ещё надо доктор? Нет, ни так звучит вопрос, кого ты тут забыл? И опять ни то. Спрошу иначе. Какого хрена припёрся? — выпалил Дубов.
Ребята, расставив тарелки, рюмки и подав закуску с коньяком, встали у стены, за спинами родителей отказываясь понимать происходящее. Борис, заметив сходство парня с молодым Тимофеем, оглядывался, посматривая через плечо на него или краснея, изучал Елизавету Александровну, стоящую напротив, за спиной Мозгового. Он не ввязывался в беседу, понимая, что тут не до него пока. И копья бьются над другой головой, а у него ещё есть время осмотреться.
— Живы, оба остались? — выдохнул Лукьян. — И не потерялись в этой жизни, как я заметил.
Дубов ехидно произнёс:
— Заметь Тимофей эти два совершенно разных человека, задают один и тот же вопрос. С чего бы это как ты думаешь?
— Рыло в одном пуху, — заметил Мозговой.
— Скорее всего, ты прав. Но вернёмся к нашим баранам. Я так и не понял, чем обязаны такому визиту?
Разгневанный взгляд Дубова упёрся в Волкова.
Тот побарабанил толстыми пальцами по столешнице.
— На Таню зашёл посмотреть, что вам не понятно, — налил он себе ещё, не спрашивая разрешения хозяев, коньяка.
Дубов аж подался вперёд.
— Посмотрел. Специалист по психиатрии?
Тот отвалился на спинку стула и воскликнул:
— Помилуйте, да можно ли такое осилить разумом. Чудеса! Такое под силу только любви.
— Верно, — согласился Илья. — Раскрути мысль. Глядишь, ещё книгу напишешь. Поучишь жизни людей.
— Умыкнуть девушку из лагеря, можно тоже только по большой любви… — ухмыльнулся Мозговой.
«Волк» скривил губы.
— Я не о себе, не юродствуй.
— И не собираюсь, — сверлил его тяжёлым взглядом Мозговой.
— Как только его земля носит… — долетел до ушей от стены голос ребят. — Другой на его месте бы на себя руки наложил, а этот живёт!
Возбуждённый «Волк» упираясь в каждого поочерёдно своими обесцветившимися, дымчатыми глазами, вспылил:
— Что вы можете знать о моей жизни? Никто не знает какое Бог наказание мне определил, возможно, это жизнь. Живи, мол, и майся. Это, молодые люди, уверяю вас, пострашнее смерти. Смерть-то избавлением была бы для меня. Это страшно: спать, есть, ходить на работу, иногда выныривая из той пучины, что себя загнал. Это болезнь хроническая. Понимая, что я живу не своей жизнью, ужасно страдал. Моя любовь рядом, но она всего лишь чужой цветок, растение и от этого не хочет жить вообще, а я ничего не в силах с этим поделать.